Кризис
Положение в мире стремительно ухудшается и кризис еще покажет себя в полной мере. Нас ждут нелегкие времена. Такие времена, в которые чтобы быть, надо быть вместе. К сожалению, в последние годы мы утратили способность к единству и то «чувство локтя», которое спасало нашу страну в самые трудные годы. Российское общество распалось и превратилось в человеческую пыль, в индивидов, давящих друг друга в конкурентной борьбе.

Я расскажу вам простую и правдивую историю. Когда-то давно, в ноябре сорок первого мой дед был тяжело ранен в боях к северу от Москвы. Его сочли мертвым и похоронили в неглубокой братской могиле. Ночью от дикого холода он очнулся, выбрался из-под сваленных тел и несколько часов полз к дороге, где его подобрали свои.

Дед остался жив, а после войны еще долго работал трактористом. Что тоже было непросто - инвалид, с парализованной рукой, в страду он трудился в поле по шестнадцать-двадцать часов в сутки.

У деда не было ни боевых медалей, ни наград за труд. В трудные годы награды давали очень скупо и выборочно. Не столько за заслуги – подвиги буднично совершали миллионы, а только чтобы поддержать боевой дух и показать примеры в прессе. В остальном судьба деда, пожалуй, была не хуже других, на фоне многих может даже счастливой. Все же из более чем двухсот ушедших на фронт мужчин в село вернулись лишь трое.

Он поднял детей и проводил их в город. И в шестидесятые умер - буднично, тихо, от недолеченных фронтовых ран.

Наверное, ему и не нужно было наград. Таких как он были миллионы, да что там - почти вся страна была такой. Буднично били немцев и японцев, растили хлеб и детей. Это было обычным, - подвиг на выдох, подвиг на вдох. На всех орденов ведь не напасешься. Так бы сказали они, те кто были тогда. Так сказал бы мой дед.

Это было общество действительно сильных людей. Подвиг был нормой жизни. Удивительное время. За двадцать лет довоенных разрушенная гражданской войной страна не только восстановилась, но «с нуля» создала самую мощную в мире индустрию, которая перемолола всю гитлеровскую Европу.

А что такое двадцать лет? Единый миг с точки зрения истории. Мы уже четверть века носимся с перестройками, реформами, но все только хуже, хуже, хуже… Теперь Россия, лишившаяся собственной промышленности с замиранием сердца смотрит новости с мировых торговых площадок. Насколько еще углубится кризис? Что будет с нами, когда Европа перестанет покупать наши нефть и газ, а Китай не станет продавать нам промышленные товары?

Двадцать лет назад в безумном подражании Западу наше общество лишилось своего главного богатства - эффективной человеческой организации. Эффективная человеческая организация - это когда люди, слабые и бедные, становятся единым молотом, способным крушить самые трудные преграды и решать непосильные исторические задачи.

Со всей этой демократией наше общество превратилось в клубок змей, жадно борющихся за добычу и жалящих друг друга. Сильные и молодые дерутся насмерть, слабые и старые выживают как могут.

Это катастрофа. Это как дыра во фляге у того, кому пересекать пустыню. Впереди – трудности, впереди беды, которые можно преодолеть лишь сообща. И вроде бы, есть все ресурсы. Но нет главного – нет единства. И бессмысленно смотреть по сторонам в поисках поддержки и понимания. Кругом – лишь жадность и злоба в налитых кровью глазах.

Лишь однажды за свою многовековую историю Россия стояла на грани физического истребления. Это было в минувшую войну. Ни монголы, ни Наполеон, никто другой из многочисленных врагов России не ставил себе задачей физическое истребление ее народа. Гитлер был первым…

В ноябре сорок второго немецкое наступление выдохлось у Сталинграда и на Кавказе. А 19 ноября началось контрнаступление южнее и севернее Сталинграда, которое завершилось окружением 300-тысячной германской группировки. Потом эту группировку сжали и раздавили. Один английский журналист тогда писал из едва освобожденного Сталинграда:

«Вдруг в дальнем конце двора я заметил человеческую фигуру. Немец этот присел на корочки над выгребной ямой. Завидев нас, он поспешно шмыгнул в дверь подвала. Но пока он проходил мимо, я успел разглядеть лицо бедняги, на котором страдание смешалось с идиотским непониманием происходящего. В эту минуту мне захотелось, чтобы вся Германия была здесь и могла полюбоваться этим зрелищем. Этот человек, вероятно, уже был на пороге смерти. В подвале, куда он украдкой шмыгнул, было, кроме него, еще 200 немцев, умирающих от голода и обморожения... Мне припомнились и долгие тревожные дни лета 1942 г., и ночи лондонского «блица», и тоскливые дни 1938 и 1939 г., когда Европа нервно ловила берлинские радиопередачи и слушала вопли Гитлера, сопровождаемые людоедским ревом немецкой толпы...»[1]

Я лично помню ноябрь другим. Ноябрь – это красные флаги, это радость на лицах, спокойствие и умиротворенность в душах. Праздник был какой-то... Официальный. Но и народный. Все равно все радовались, все были счастливы и довольны жизнью.

Гитлер был первым врагом, желающим нам всем физической смерти. Но – не последним. В Америке изобрели ядерную бомбу и для начала испытали на японцах. Но потом предназначалась она – всем нам. Сегодня сотни ракет с ядерным зарядом нацелены на нас с вами. И мы даже не знаем, откуда грозит смерть. Может быть – с субмарины в Индийском океане, может – из-подо льдов Антарктиды.

Говорят, в Америке самая демократичная в мире демократия. Но никто не спросил у полумиллиона убитых в последнее время (и убиваемых) иракцев и афганцев, какова она на вкус, эта демократия? Это вкус крови? Это вкус присыпавших песка и пыли?

После горьких уроков 1941-1942 годов страна жила небогато, но все что могла вкладывала в оборону и обеспечение паритета с самым сильным из потенциальных врагов. Чтобы никогда больше враг не проливал нашу кровь.

Мы сделали ракеты и направили их туда, откуда скалится Сатана. Чтобы, суки, и не думали, чтобы и в мыслях у них не было...

Сегодня Большая Война, если она вдруг случится, будет длиться от двадцати до пятидесяти минут. И будет самоубийственной для агрессора. Они это знают и потому пока оставили нас в покое. Все эти четверть века, пока длятся наши безумные эксперименты и игры в демократию ракеты стоят на боевом дежурстве. Только поэтому мы не иракцы и не афганцы. Только поэтому мы живем в мире и еще не ощутили вкус «их» демократии.

Но это теперь.

А тогда, при жизни моего деда, ракеты еще надо было построить... И после войны вся наша страна, еще в руинах, в голоде и холоде создавала новую промышленность, в том числе - ракетостроение. Мой дед двадцать лет пахал в холоде, сам порой недоедая, растил хлеб и сдавал его государству. Этим хлебом страна кормила города, промышленность, армию. Мой дед жил бедно, впроголодь. Но это не зря. Он-то знал, что нет ничего хуже войны. Его поколение обеспечило мир все нам. И теперь, до тех пор, пока лесом стоят наши «Тополя», войны не будет.

Сегодня растут мои дети. Средний, пожалуй, похож на деда. Таким, как я знаю деда по фотографиям. Я вижу в этом хороший знак. Может, он будет инженером и изобретет какую-то супер-ракету, которую не возьмет никакое ПРО. А может, будет просто растить хлеб. В общем, я конечно не знаю, кем он будет. Надеюсь, он будет полезен моей стране.

Примечания