Случай из следственной практики
Одесская киностудия
Сценарий Л. Аграновича и А. Шпеера
Постановка Л. Аграновича
Гл. оператор Г. Карюк
Художник М. Заяц
Композитор М. Зив
Один странный случай
На все есть свой сезон. Так и в кино. Среди разговоров о том, что жанр комедии отстает и что пора дать зрителю увлекательный детективный фильм, вдруг воз-никает повальная мода на детектив.
Нынче студии, кажется, спохватились и решили восполнить пробел за все ми-нувшие годы. Разведчики и контрразведчики, о которых не было разговора чуть ли не со времен войны, во множестве появились на экране...
Но в этом фильме нет ни мужественного, хотя и скромного разведчика, ни про-ницательного усталого следователя. То есть следователь как раз есть, но он — это она, Сухарева.
Что ж, невелика разница, носит ли следователь брюки или юбку, «утеплен» ли образ тем, что он тайком от жены пьет валидол или тем, что он — то есть она — печет мужу пирожки на кухне. Увы, авторы сценария Л. Агранович и А. Шпеер не избегли ни пирожков, ни вечеринки, где должно стать очевидно, что он — следователь — действительно она, то есть женщина, в чем зритель, глядя на ак-трису Любовь Земляникину, и не сомневается. Ее Сухарева, милая и немножко усталая, а иногда чуть-чуть кокетливая, озабоченная или задумчивая, прелестна тем, что она, в общем, вполне обыкновенная, такая же, как мы с вами, женщина, которая по дороге домой должна еще зайти в магазин за продуктами и может купить мужу пуловер у спекулянта, которого как следователь она, уж конечно, посадила бы на скамью подсудимых... Но жизнь есть жизнь, и эта погруженность в атмосферу повседневного, обычного, совсем не детективного человеческого существования есть лучшее, что мог сделать режиссер Л. Агранович для сюжета отнюдь не повседневного.
И картина, поставленная им на Одесской студии и названная «Случай из следственной практики», интересна на самом деле не тем, что она еще раз и справедливо напоминает на примере этого самого случая, что преступление есть преступление и что рано или поздно оно повлечет за собой наказание. Дело в том, что странный юридический казус, с которым столкнулась следователь Сухарева, ближе, чем это обычно бывает на экране, подводит нас к реальным, а не «детективным» сложностям этой профессии в жизни. Именно поэтому подробности быта, в частности быта прокуратуры, которые так редко бывают правдивы на экране, оказываются небезразличны к довольно экстраординарному сюжету фильма.
А случай действительно не простой. Поначалу он кажется даже просто недора-зумением. Из колонии от уголовника, отбывающего срок, кажется, за кражу, вдруг приходит письмо, что несколько лет назад он совершил убийство. Совер-шил не один, а вместе с другими ребятами, со своей «кодлой». С людьми, которые за эти годы уже успели окончить институты и училища, обзавестись семьями, наладить жизнь, в которой то, давнее происшествие на морском берегу забыто, вытеснено, не существует.
Как не существует оно и для Сухаревой, которая видит в нем плод то ли фанта-зии, то ли злого умысла, то ли розыгрыша — словом, типичный «самооговор». И вдруг оказывается, что убийство было. Один не хочет помнить ничего, другой помнит только факт, для третьего еще живы подробности.
Разрозненные эпизоды завязываются в единый сюжет. Но интересно в фильме, как я уже говорила, не привычное мастерство и не привычные ошибки авторов уголовных фильмов, а непривычная ситуация, с которой сталкивается милая, умная, по-своему проницательная, по-своему слишком категоричная героиня фильма.
Ну, конечно, дело давнее, многое позабыто, стерлось, ускользнуло из памяти. Нет уже ни той улицы, ни тех бараков, где они жили, ни тех прозвищ, которые они носили, и вопрос об ответственности за давнее прошлое бесконечно сло-жен сам по себе.
Бывшие приятели по «кодле» давно разбрелись в разные стороны: один слу-жит радистом на международной авиалинии, другая — медсестрой, третий де-лает научную карьеру, четвертый по-подлому берет взятки,— и только повестка следователя вновь сводит их между собой...
Что, например, делать с Тоней, бывшей Хрулей, которая когда-то заманила Баржу на берег для расправы, а с тех пор спасла в больнице, может быть, сотни человеческих жизней? Или с Эдгаром, бывшим Шкилетом, за которого коман-дир экипажа готов поручиться, как за замечательного парня? И кто мог бы по-думать, что Коротков, молодой и преуспевающий научный работник, увидев на одной из очных ставок свое будущее — ватник уголовника Макарцева,—возьмет да и повесится? И стоила ли та человеческая жизнь этой новой жертвы? И не ложится ли она на совесть следователя?
Повороты сюжета драматичны и неожиданны, и ребята, принадлежавшие не-когда к одной компании, живут и ведут себя по-разному. Но авторы имеют воз-можность показать их в жизни — Короткова в кругу семьи агрессивно-благополучной, Эдгара за стойкой бара в зарубежном аэропорту, где перед ним вдруг всплывает прошлое, дома у Тони, где бывшие приятели встречаются вновь, чтобы в меру своего сегодняшнего, уже взрослого понимания жизни ре-шить, как вести себя в камере следователя.
А Сухарева видит их только у себя, только на допросах, на очных ставках. И только по их словам — правдивым или неправдивым, по обрывкам вырванных сознанием из контекста жизни воспоминаний, по противоречивым показаниям она обязана восстановить для них самих уже не вполне ясную, сбивчивую кар-тину действительности. А потом уложить ее в стройную систему доказательств, в логичное и ясное обвинительное заключение.
И вот когда работа эта почти доведена до конца, появляется еще один совсем уж неожиданный свидетель...
Что же все-таки происходило тогда, в тот роковой день и час—вот вопрос, ко-торый снова и снова встает перед следователем, и чем больше свидетелей при-влекается к делу, чем более детальных показаний добивается от них следова-тель, тем очевидней становится, сколь трудно, невозможно найти абсолютную истину.
Не потому даже, что кто-то сознательно врет и извращает факты — бывает и та-кое,— но потому, что сама точность показаний — это лишь то, что кажется или начинается с собственных слов казаться достоверным одному свидетелю и со-всем по-иному запомнилось другому. Это та видимость ясности, за которой снова и снова возникает неопределенность. И в решающую минуту, когда один из свидетелей, которому предстоит стать обвиняемым, клянется, что его про-сто-напросто не было тогда в городе, никто не может с полной достоверностью сказать, участвовал ли он в убийстве или нет.
А между тем он-то, вероятно, и был инициатором убийства и, уж во всяком случае, стал хамом и взяточником, так что моральное чувство следователя еще раз терпит фиаско ...
А потом, как сказано, появляется еще один свидетель, и это, оказывается... не буду открывать читателю его имени. Могу лишь сказать, что самый опытный любитель детективов вряд ли догадывался о существовании такого свидетеля по делу об убийстве ...
Неожиданный, но, кстати, ничуть не натянутый в общей естественной, вполне житейской тональности фильма поворот сюжета ставит следователя перед но-выми моральными проблемами преступления и наказания. Сквозь детективный сюжет проступает явственно нравственная проблема. Для внимательного зрителя в этом последнем сюжетном сюрпризе воплощается еще и та неопределенность, та нелогичность жизни, встающая за стройной логикой формальных доказательств, которая так часто отличает действительную работу следователя от принятых в кино канонов жанра.
Ведь в криминальном фильме почти непременно есть какие-нибудь сакрамен-тальные три секунды, четыре диоптрии близорукости или пять шагов, непре-ложно уличающие преступника. Дело следователя — найти эту деталь и по ней восстановить всю картину преступления, как скелет древнего ящера по кости...
М. ТУРОВСКАЯ, Советский экран, 1969, № 4
- Подпись автора
Стоим на страже. Наш сайт: http://sovet-miliziy.narod.ru/
