Михаил Тумшис, Александр Папчинский
Большая чистка. НКВД против ЧК
Вступление
Авторы этой книги более двух десятилетий занимаются изучением истории органов государственной безопасности. Первыми результатами этих изысканий стали публикации в журналах «Вопросы истории», «Новый часовой», «Отечественная история», «Посев», «Секретные материалы XX века» и др. В 2001 году была выпущена в свет первая книга «Щит, расколотый мечом. НКВД против ВЧК». Она была посвящена трагической гибели первого поколения советских чекистов во время «ежовщины» и получила в целом доброжелательную оценку читательской аудитории. Особо лестной для нас стала оценка книги на научной конференции Общества изучения истории отечественных спецслужб (16 октября 2006 г.), отметившей ее как «одну из профессионально написанных и в целом добротной по своей источниковой базе». В то же время мы должны согласиться с отмеченными недостатками издания: отсутствием сносок и т. д., что исправлено в нынешнем издании.
Новые архивные материалы, ставшие доступными в последние годы, позволили нам продолжить начатую тему, развивая ее «не вширь», но «вглубь»… В предлагаемой ныне читателю книге мы сфокусировали внимание на четырех представителях сталинской чекистской «элиты» — Е.Г. Евдокимове, А.Х. Артузове, Л.М. Заковском и Г.С. Люшкове.
Ефим Георгиевич Евдокимов… Эсер-боевик. Чекист. Советский «покоритель Кавказа». Инициатор и отец «Шахтинского дела». Член сталинского ЦК и секретарь Ростовского обкома партии. Расстрелян вместе с Ежовым как «участник заговора в органах НКВД». Артур Христианович Артузов (Фраучи)… Швейцарец, из семьи сыровара. Инженер. — металлург. Как начальник Контрразведывательного отдела ОГПУ руководил операцией «Трест». Начальник внешней разведки — ИНО ОГПУ. Уволенный с должности заместителя начальника Разведупра РККА, писал наркому Ежову: «Военные товарищи меня выперли, пользуясь тем, что Вам, занятому троцкистами, было не до меня…» Признался в сотрудничестве с разведками четырех государств. Расстрелян.
Леонид Михайлович Заковский… Он же Генрих Эрнестович Штубис. Латыш. Корабельный юнга, кочегар, жестянщик. Чекист с декабря 1917 года. В 1922 году Ф.Э. Дзержинский надписал ему на своей фотографии: «Дорогому другу и бойцу, неутомимому в рядах ГПУ…». Руководитель органов ОГПУ-НКВД Сибири, Белоруссии. После убийства С.М. Кирова назначен начальником УНКВД по Ленинградской области. Его первая фраза на допросах: «Ну, что, хочешь сохранить свой кочан (голову)!..» Комиссар госбезопасности 1-го ранга. Будучи начальником УНКВД по Московской области истребил тысячи своих земляков латышей. Приговорен к вмн и расстрелян.
Генрих Самойлович Люшков… Еврей, из семьи одесского портного. Старший брат убит махновцами. Чекистский стаж с 1921 года. Десять лет проработал в органах ЧК-ГПУ Украины. После убийства С.М. Кирова сблизился с секретарем ЦК партии, будущим наркомом внутренних дел СССР Ежовым, и стал одним из его любимцев. Благодаря этому умело лавировал в начавшейся «войне всех против всех» сталинских чекистов. Комиссар госбезопасности 3-го ранга, кавалер ордена Ленина, начальник УНКВД по Дальневосточному краю. В декабре 1937 года заявлял: «Я счастлив, что принадлежу к числу работников карательных органов». В июне 1938 года бежал в Маньчжоу-Го к японцам. Активно сотрудничал с японской разведкой. В августе 1945 года был убит офицером японской разведки.
Источниками в работе над книгой нам послужили материалы из Центральных архивов Федеральной службы безопасности и Министерства внутренних дел РФ, архивов региональных управлений ФСБ и ВД. Некоторые материалы были получены благодаря любезной помощи работников Информационного центра МВД Республики Узбекистан и архивного подразделения Службы национальной безопасности Республики Армения.
Представленные в книге очерки не претендуют на исключительную полноту изучаемого вопроса; возможны и отдельные недостатки. Всякое деловое замечание, направленное на усовершенствование книги, будет принято с благодарностью. Мы будем рады любым комментариям, вопросам и замечаниям. С нами можно связаться по электронному адресу: NFAGO@mail.ru. Авторы будут признательны за конструктивную критику своей работы и внимательно отнесутся ко всем предложениям и замечаниям.
В ходе работы над книгой нам оказали безмерную, неоценимую помощь начальник Самарского филиала СЮИ МВД России полковник милиции И.Е. Карпов, бывший начальник пресс-службы УФСБ по г. Санкт-Петербургу и Ленинградской области полковник госбезопасности в отставке Е.В. Лукин, бывший начальник Отдела по работе с личным составом УК ГУВД по Самарской области подполковник милиции А.В. Кулыгин, украинский исследователь истории советских спецслужб В.А. Золотарев (г. Харьков), директор Музея истории Управления ФСБ по Самарской области полковник госбезопасности в отставке С.Г. Хумарьян, заведующий отделом Государственного архива социально-политической истории Самарской области А.Г. Удинцев, а также историки-исследователи Д.Л. Кушнер (г. Самара), В.В. Парфененко (г. Ставрополь), А.Г. Тепляков (г. Новосибирск) и К.А. Александров (г. Санкт-Петербург).
Особую благодарность авторы книгу выражают В.А. Абульяну — сыну А.Г. Абульяна, любезно поделившегося воспоминаниями о своем отце.
Авторы
Неутомимый в рядах ГПУ
Разведчиком надо родиться, как поэтом…
Г.Г. Ягода
Маленькая Латвия (этнически она включала лишь Курляндскую и частично Лифляндскую губернии) дала удивительно непропорционально большой «кадр» работников аппарата ВЧК-ОГПУ как в центре, так и на местах. Для значительной части населения Советской России в годы Гражданской войны слова «латыш» и «чекист» стали почти синонимами. Свою роль в этом массовом притоке латышей в ВЧК сыграло и то, что вторым лицом в ведомстве «пролетарской расправы» стал Я.Х. Петерс, широко привлекавший в ряды чекистов своих товарищей и земляков, прошедших трудную школу социал-демократического подполья в Прибалтийском крае, имевших опыт конспирации и участия в боевых дружинах 1905–1907 годов.
Кроме того, выяснилось, что в центральных губерниях Советской России оказалось много рабочих-латышей с семьями, бежавших от немецкого наступления в ходе Первой мировой войны. Не имея здесь прочных корней, замкнутые в свои землячества и организации, они в своей массе инстинктивно отвергали марионеточное «национальное правительство», созданное немцами на их родине. В некотором смысле они стали заложниками исхода гражданской борьбы в России и связывали с победой красных свою надежду на возвращение в родные края. Неудачный поход Красной Армии в 1919 году в Латвию и попытка ее «советизации» только усилили эти настроения…
Вспоминая латышей-чекистов, прежде всего на память приходят имена Я.Х. Петерса, М.Я. Лациса-Судрабса, В.А. Стырне, К.М. Карлсона и других из «железной гвардии» Дзержинского. Но никому из них не довелось увидеть того, за что они столь яростно боролись — красного флага над Ригой, ведь все они погибли в кровавой мясорубке «ежовщины» 1937–1938 годов.
К середине 30-х годов большинство из латышских «первых чекистов» уже перешли работать на высокие партийно-хозяйственные синекуры, но в ноябре 1935 года, когда были введены спецзвания в госбезопасности, один из них все же удостоился чести высокого звания комиссара госбезопасности 1-го ранга (их было всего семь на весь Советский Союз)…
Этим латышским чекистом был Леонид Михайлович Заковский (Генрих Эрнестович Штубис), отсчитывавший свой чекистский стаж с декабря 1917 года и, таким образом, некогда «стоявший у колыбели» всесильного ведомства ВЧК-ОГПУ-НКВД СССР.
Как и многие его товарищи, Л.М. Заковский был выходцем из низов дореволюционного общества: он родился в 1894 году в имении Рудбаржи, где его отец, безземельный курляндский крестьянин, служил лесным сторожем в усадьбе немецкого помещика. Едва Генриху исполнилось четыре года, отец умер, оставив вдову с четырьмя детьми на руках. Стесненная нуждой, мать будущего чекиста пошла работать в молочное хозяйство усадьбы, а сына отправила в Либаву к старшей сестре, муж которой работал слесарем и нелегально состоял в партии латышских эсеров. Семья воссоединилась, когда вдова Штубис перебралась в Либаву и на окраине города стала арендовать за 25 рублей полгектара земли под огород.
Формирование личности молодого Генриха Штубиса происходило на фоне разворачивающийся в Прибалтике Первой русской революции. В Латвии многочисленные забастовки, демонстрации и насильственные действия со стороны радикально настроенных революционных сил вынудили власти прибегнуть к особо жестким репрессиям, таким, как объявление военного положения, военно-полевые суды, использование войск для подавления мятежников. В свою очередь революционеры разных мастей с еще большим рвением и ожесточенностью стали совершать нападения на государственных чиновников и полицейских, проводить экспроприации, разрушать и сжигать замки немецких баронов (сторонников царских властей). По мере эскалации террора в Курляндии его жертвами все чаще становились невинные люди, случайные прохожие и свидетели, среди которых были женщины и дети. Ситуацию в крае как нельзя лучше отражало выдуманное анекдотическое объявление в одной из газет тех лет: «В скором времени здесь откроется выставка революционного движения в Прибалтийских губерниях. В числе экспонатов будут, между прочим, находиться настоящий живой латыш, не разрушенный немецкий замок и не подстреленный городовой»[1].
Именно в эти годы крепкое семейство Штубисов стало распадаться: старший брат Генриха устроился строительным рабочим и перебрался в другой город, замужняя сестра уехала в Сибирь к сосланному за распространение листовок мужу. В 1906 году Генриха отдали на учебу в Либавское двухклассное элементарное училище. Однако вместо четырех лет он проучился только три года — был исключен, «…так как, будучи участником одного из ученических кружков, участвовал в первомайской демонстрации»[2]. Словом, уже в возрасте четырнадцати лет наш герой приобрел «политические взгляды» и даже успел за них пострадать…
Тем временем «…в домике, который находился на арендованной матерью земле, организовалась «конспиративка» Либавской организации РСДРП(б), которая первое время служила убежищем для преследуемых товарищей в годы реакции, впоследствии стала также складом оружия Либавской организации и местом, где печатались и размножались листовки, обсуждались планы побега за границу, предстоящие эксы и т. д.»[3]. В этих условиях и Генрих приобщился к «технике» подполья: помогал печатать и распространять листовки, переносил и хранил оружие и патроны. Однако пора было подумать и о посильной помощи семье. Он поступает учеником в медно-жестяную мастерскую Ансона с жалованьем пять рублей в месяц.
Осенью 1911 года полиция совершила неожиданный налет на дом Штубисов, но так как посторонних, оружия и листовок обнаружено не было, то после двух недель ареста Генрих с младшей сестрой были отпущены. Пострадал лишь старший брат Феликс.
В 1909 году он примкнул к Либавской организации анархистов-коммунистов (имел клички Берзин и Стобрис), после ареста в 1911 году три года просидел в тюрьмах Либавы, Риги и Санкт-Петербурга. В 1914 году по приговору Санкт-Петербургской судебной палаты Феликс Штубис «за принадлежность к литовско-латышской анархической федерации и хранение ее воззваний» был приговорен к ссылке на поселение[4].
Утратив этого, пожалуй, единственного кормильца, вдова Штубис решила отослать от греха подальше младшего сына, уже имевшего опыт общения с жандармами. В ноябре 1912 года Генрих ушел из мастерской и поступил палубным юнгой и кочегаром на океанский корабль «Курск» Русско-Восточного Азиатского пароходства, совершавший рейсы Либава — Нью-Йорк. За шесть месяцев службы на «Курске» он побывал в Соединенных Штатах Америки, Канаде, Англии, Голландии, Дании — словом, «повидал мир», но, вернувшись в Либаву, опять поступил в мастерскую. Теперь как подмастерье он получал более-менее сносное жалованье. Вместе с тем Генрих продолжал связь с местными подпольщиками, для которых наступили трудные времена: часть из них разбежались, оставшиеся один за другим вылавливались жандармами. Та же судьба постигла и нашего героя: в октябре 1913 года он «…снова был арестован… с группой товарищей (Керле, Циммерман, Ванаг и др.), заключен в Либавскую тюрьму, затем переведен в Митавскую, где содержался в одиночке»[5].
На этот раз дело приняло серьезный оборот, и арестованному Генриху Штубису 4 января 1914 года было объявлено постановление о высылке в административном порядке на три года в северные уезды Олонецкой губернии.
Мурманская железная дорога еще не была построена, так что к месту высылки — деревне Ругозеро Штубис добрался с этапом лишь в мае 1914 года. Жить пришлось вкрестьянских семьях, сначала в Ругозере, а потом южнее, в Шуньге, на Онежском озере. Заработок доставался с большим трудом в хозяйстве местных крестьян, на лесных работах и на строительстве Мурманской железной дороги. Местные крестьяне относились к парню сочувственно, так как «…край в течение долгого времени наводнялся политической ссылкой, и население было основательно обработано, это положение дополняла еще и империалистическая война»[6].
Насколько сам Генрих занимался политической «обработкой» населения, остается только гадать. Во всяком случае, местным властям он доверия не внушал: «…при мобилизации ссыльных на империалистическую войну… воинский начальник мне объявил, что я не достоин служить в рядах русской армии, и меня отправили обратно в Шуньгу отбывать свой срок»[7].
Отбыв ссылку «от звонка до звонка», 4 января 1917 года Штубис освободился. Теперь уже на общих основаниях он подлежал мобилизации в армию, но предпочел от нее уклониться и во второй половине января объявился в Петрограде, где, по собственным словам, «…связался с Петроградской организацией (РСДРП(б). — Прим. авт.)…принимал участие в Февральской революции, главным образом в уличных боях». До лета Штубис работал «по специальности» в каких-то металлических мастерских Петрограда, а после июльских событий 1917 года перешел на нелегальное положение. В октябрьские дни он состоял рядовым в сводном отряде Красной гвардии Василеостровского района, участвовал в захвате Центральной телефонной станции и боях на подступах к Пулково…
Где-то в двадцатых числах декабря 1917 года Штубис появился в здании на Гороховой, 2. В кармане у него лежало направление на работу в ВЧК от Центрального объединения Латвийских групп РСДРП(б) Северного района. Ф.Э. Дзержинский с Я.Х. Петерсом только начали формировать аппарат ВЧК, и он состоял из 23 сотрудников, включая водителей и курьеров. Как вспоминал впоследствии Петере, вся канцелярия органа государственной безопасности «…находилась в кармане Дзержинского, а вся касса, сперва 1000 рублей, а потом 10 000 рублей… у меня, как казначея, в ящике стола»[8].
Ведомство Дзержинского только делало первые робкие шаги, контрреволюция еще не набрала силы, и первые чекисты широко практиковали в борьбе такие методы, как отпуск арестованных «под честное слово» или приговоры к «принудительным общественным работам при тюрьме сроком на четыре года условно». Хотя были и другие случаи: так, несколько сотрудников центрального аппарата ВЧК зашли на выступление в цирк. Во время одной из реприз известный клоун Бим-Бом «…стал пробирать Советскую власть». Чекисты, недолго думая, решили его арестовать и проделать это прямо на цирковой арене. С подобными намерениями они и двинулись к клоуну. Подойдя, сотрудники НК объявили Бим-Бома арестованным. Публика вначале решила, что все происходящее лишь продолжение репризы. Сам же артист «…в недоумении открыл рот, но, видя в чем дело… бросился бежать»[9]. В ответ чекисты открыли стрельбу из револьверов, в цирке началась паника.
Поначалу в ВЧК Штубис выполнял функции разведчика и коменданта, успел отличиться при арестах бывшего военного министра Временного правительства Верховского и миллионера Рябу- шинского. Первая кровь официально была пролита чекистами в феврале 1918 года, причем в известной степени отстаивая свою репутацию. 26 февраля были расстреляны известный авантюрист и бандит самозваный князь Эболи и его сообщница Бритт. Они являлись на квартиры своих жертв под видом чекистов с «ордером на обыск» и попросту грабили мирных обывателей. 28 февраля 1918 года по постановлению Коллегии ВЧК были расстреляны еще двое — пойманные с поличным бандиты Смирнов и Заноза, грабившие постояльцев гостиницы Медведь под личиной «оперативных комиссаров ВЧК». Учитывая то, что Штубис (вскоре ему присвоили псевдоним Заковский) в те дни был комендантом ВЧК, возможно, именно ему довелось приводить в исполнение эти первые смертные приговоры…
В течение февраля 1918 года чекисты ликвидировали в Петрограде несколько контрреволюционных организаций и групп: «Белый Крест», «Черная точка», «Союз помощи офицерам-инвалидам», «Военная лига», «Возрождение России», «Союз Георгиевских кавалеров».
Кроме того, по улицам гуляло до 40 тысяч уголовных преступников, выпущенных из тюрем «либералами» Временного правительства. «Эти обстоятельства, — вспоминал потом Я.Х. Петере, — заставили нас, в конце концов, решить, что применение смертной казни неизбежно. Борьба с бандитизмом поглощала все наше внимание до самого переезда в Москву». 9 марта 1918 года, в полдень, ВЧК (ее штат составлял уже около 120 работников) приступила к эвакуации в Москву. Вместе со всеми переезжал в новую столицу и сотрудник ВЧК Л.М. Заковский.
Обосновавшись в Москве, в новой штаб-квартире ВЧК на Лубянке, Заковский вскоре нашел очередную возможность отличиться. Это произошло в мае — июне 1918 года, когда ВЧК ликвидировала савинковский «Союз защиты Родины и Свободы». Чекистами была получена информация о подозрительной квартире в Малом Лепишинском переулке. Доброжелатели сообщили, что, дескать,«…там происходят частые собрания». Прибывший отряд красноармейцев окружил дом, а заместитель председателя ВЧК Петере с двумя сотрудниками (один из которых был Заковский) «…побежали наверх по лестнице к квартире… ворвались через переднюю в главную комнату, где в это время заседало около 30 человек». Собравшиеся были до того изумлены появлением чекистов, что даже не успели убрать бумаги лежавшие на столе. Изучив изъятые материалы, сотрудники ВЧК, пришли к заключению, что имеют «…дело с серьезной организацией», которая имела громкое название — «Союз зашиты Родины и Свободы»[10].
Уже на Лубянке Петере, знакомясь со списками, наткнулся на знакомую фамилию штабс-капитана Пинки (Пинкуса), знакомого ему по Рижскому фронту. Последний был арестован и дал показания о том, что восстание решено начать в Казани, в боевые формирования «Союза» входит до пяти тысяч человек, имеются склады оружия, а в Казань уже стянуты людские резервы заговорщиков.
Также арестованный объяснил, что захваченные чекистами обрывки визитной карточки не что иное, как пароль для связи между заговорщиками. Ключ к проникновению в ряды заговорщиков был найден, и ВЧК решила послать в Казань под видом бывших царских офицеров двух своих сотрудников — Заковского (Михайловский) и Штримпфлера (Владимиров). Я.Х. Петере потом вспоминал: «…надо сказать, что т. Заковского никак нельзя было сделать похожим на белого офицера. Сам он толстый, здоровый парень, рабочий, развитой и, повторяю, не похож на белого офицера (таких у нас не было), но несмотря на это Заковский блестяще исполнил свою роль. Он с товарищем приехал в Казань, явился к лицу, йдрес которого был указан в явке, дал карточку и пароль. После долгих переговоров их направили в главный штаб казанской организации»[11].
О дальнейшем сам Заковский рассказывал так: «…как мы явились, вошли вдвоем в комнату, где заседало около тридцати человек, предъявили явки. Нас приняли очень любезно, предложили чай и булки. Вначале наш вид не вызывал подозрения, и отнеслись к нам с полным доверием, но скоро савинковцы стали шептаться, и мы почувствовали, что со стороны савинковцев растет недоверие. Видя, что другого выхода нет, мы выхватили маузеры…». Держа под угрозой оружия заговорщиков, Заковский и его товарищ «…кое-как позвали милицию и арестовали (всю) организацию»[12].
Среди арестованных заговорщиков оказались казначей Казанской организации правых эсеров К.П. Винокуров, генерал И.И. Попов, один из местных лидеров правых эсеров Якобсон, полковник Ольгин, заведующая паспортным бюро «Союза» В.В. Никитина и другие. Впоследствии арестованные упрекали Заковского и его помощника: «Что вот мы вас приняли как гостей, кормили чаем, хлебом и булками, а вы оказались провокаторами». Казанская операция стала наиболее удачной в серии тех, которые были предприняты ВЧК против «Союза».
В сентябре 1918 года Заковский во главе Особой следственной комиссии и вооруженного отряда участвовал в подавлении восстания в Саратовской губернии. Его эпицентром стали немецкие колонии, их поддержали кулаки из русских деревень. Пользуясь объявленной мобилизацией в Красную Армию, они подняли вооруженное восстание, разогнали местные Советы, арестовали и расстреляли сельский актив. Отряд Заковского побывал в двенадцати селах, вступая в бои с восставшими, проводя «выкачку» оружия у населения и восстанавливая органы власти. На хозяйства кулаков налагалась контрибуция «в пользу убитых семейств бедняков, фонда комиссариата призрения, на устройство школ и больниц, где таковых не было, и на голодающих детей Москвы и Петрограда». Ликвидация восстания продлилась восемь дней, причем «…было расстреляно 35 человек, среди них три бывших офицера, священник, принимавший деятельное участие в восстании, и два кавалериста — за вымогательство денег»[13]. Подавив основные очаги восстания и оставив на месте сформированный отряд немцев-интернационалистов, кавалерийский отряд Заковского вернулся в Саратов.
Затем, почти целый год, до февраля 1919 года Заковский в качестве особоуполномоченного Президиума ВЧК провел в разъездах, инспектируя фронтовые Особые отделы и территориальные органы ВЧК, и побывал, как он сам писал: «…на всех фронтах, кроме Северного». К этому времени относится его конфликт с начальником Особого отдела 11-й армии и Астраханской губернской ЧК Г.А. Атарбековым. Известно, нто разъяренный Атарбеков отбил следующую телеграмму в центр: «Москва, ВЧК, Дзержинскому. Ваша политика меня крайне удивляет. Назнапив ревизовать Астраханский Особотдел Заковского, Вы забываете, нто этот Заковский был с Вашего ведома и согласия замещен мною и, кроме того, оказался совершенно не на высоте положения как Предособотде- ла. Протестуя против ревизии дел пеловеком, скомпрометировавшим (себя. — Прим. авт.) на должности Предособотдела, прошу об отводе его. В противном слупае слагаю с себя всякую ответственность за дела Особотдела. Предособотдела Атарбеков. Нанак- тивнасти Напилков»[14].
Похоже, пто «одолеть» Атарбекова Заковскому не удалось, и он был отставлен от инспекции. Обосновавшись в Москве, он оказался на должности напальника Осведомительного отделения Особого отдела Московской ЧК. Работая здесь, он постоянно был на глазах у своего главного тогдашнего покровителя — Ф.Э. Дзержинского, а, кроме того, смог обзавестись верными и влиятельными товарищами, которые в дальнейшем всегда умели поддержать его в трудную минуту.
Нанальником Следственного отдела и заместителем председателя МЧК тогда работал плен РСДРП(б) с 1906 года Василий Николаевич Манцев, а нанальником Особого отдела Ефим Георгиевич Евдокимов. Последний был человеком с бурной дореволюционной биографией, участник боевых дружин эсеро-максимапистского и анархистского подполья. Он обладал железной волей, подчинявшей окружающих, и смог в короткое время сплотить сотрудников Особого отдела в «боевой чекистский коллектив».
В этом окружении Евдокимова оказались сам Заковский, начальник Активной (оперативной) части Михаил Петрович Фринов- ский, начальник Информационного отделения Эльза Яковлевна Грундман, инспектор-организатор Федор Тимофеевич Фомин и несколько других чекистов… Вместе с ними Заковский осенью — зимой 1919 года унаствовал в ликвидации в Москве организации «Национального центра» и «Штаба добровольческой армии Московского района», следствии и арестах анархистов, совершивших теракт в Леонтьевском переулке…
На Украине Всеукраинская Чрезвычайная комиссия первоначально действовала с декабря 1918 года по сентябрь 1919 года и с наступлением войск Деникина была эвакуирована на территорию Советской России вместе с другими советскими учреждениями. Надо сказать, что деятельность ВУЧК не способствовала укреплению Советской власти на Украине: слишком много кровавых глупостей было совершено украинскими чекистами «первого призыва», да и председатели ВУЧК И.И. Шварц и М.Я. Лацис явно не справились со своим делом. Еще в июне 1919 года В.И. Ленин писал Лацису о том, что «…несколько виднейших чекистов подтверждают, что на Украине Чека принесла тьму зла, будучи создана слишком рано и впустив в себя массу примазавшихся. Надо построже проверить состав, — надеюсь, Дзержинский отсюда Вам в этом поможет. Надо подтянуть во что бы то ни стало чекистов и выгнать примазавшихся. При удобной оказии сообщите мне подробнее о чистке состава Чека на Украине, об итогах работы»[15]. Но времени на это уже не было.
13 августа 1919 года на объединенном заседании Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б) было принято постановление: «ВУЧК раскассировать и поручить это произвести т. Петерсу»[16]…
Таким образом, дабы не повторять прошлых ошибок, Москва с самого начала освобождения Украины решила взять формирование аппарата чекистских органов в свои руки. Даже само название «ВУЧК» было признано дискредитированным, и его аналог возник под именем «ЦУПЧРЕЗКОМа» — Центрального Управления Чрезвычайных комиссий и Особых отделов Украины, начальником которого стал В.Н. Манцев. В том же духе шла и комплектация кадрами его фронтовых и территориальных органов: Е.Г. Евдокимов, К.М. Карлсон, М.П. Фриновский, С.Ф. Реденс, Э.Я. Грундман, Ф.Т. Фомин и т. д.
Первое время Заковскому довелось работать в Одессе, под началом С.Ф. Реденса, одного из самых близких сотрудников Дзержинского. Станислав Францевич Реденс был по национальности поляком и старше Заковского на два года. Вырос он на Украине, работал электромонтером на Днепровском металлургическом заводе, где в 1914 году вступил в партию. В 1918 году ЦК КП(б) Украины командировал его в Москву, где он вскоре оказался на работе в аппарате ВЧК. Здесь он быстро сделал карьеру, став секретарем Президиума ВЧК и личным секретарем Дзержинского. В апреле — сентябре 1919 года Реденс уже работал в Одессе и Киеве, в органах «недоброй памяти» первой ВУЧК. Теперь, получив пост начальника Одесской губЧК, он приехал в город вместе с молодой женой, Анной Аллилуевой, работавшей у него секретарем. Хорошо знакомый ему по работе в Президиуме ВЧК Заковский был назначен Реденсом начальником Секретно-оперативной части и Особого отдела Одесской губЧК.
На новом месте у чекистов дел было по горло: Одесса-мама кишела бандитами, спекулянтами, фальшивомонетчиками, аферистами, а по уездам гуляли банды уголовной и политической окраски. Власть в городе была слабая, советские и партийные чиновники «из местных» сквозь пальцы смотрели на творившиеся безобразия, о чем знали и в Москве. Председатель ВЧК, уже хорошо знавший нравы молодой советской бюрократии, писал 23 мая 1920 года в личном письме Реденсу: «…железной рукой Вы должны искоренять преступления и всякого рода свинства ответственных советских работников…. Присылайте нам материалы о жизни деятелей и советских организаций»[17].
По партийной линии, в контакте с Реденсом, боролись со «свинством» вновь назначенные ответственный секретарь Одесского губкома партии Сергей Иванович Сырцов и заведующий организационным отделом губкома Николай Николаевич Алексеев. Оба они еще встретятся на жизненном пути Заковского. С.И. Сырцов сделает блестящую партийную карьеру и на одном из ее этапов окажет большую услугу Заковскому. Н.Н. Алексеев недолго задержится на партийной работе, вскоре уйдет в органы ВЧК-ОГПУ и станет одним из создателей советской зарубежной разведки.
Если Реденс всегда был больше «политиком», чем чекистом, то Заковский на эту роль не претендовал, оставаясь на твердой почве «практики» чекистской работы. В силу этого он и сосредоточился на текущей оперативной работе губЧК. В его характеристике за этот период отмечалось, что он «…будучи Нач. Особотде- ла Одесской губЧК, в 1920 г., непосредственно разработал и ликвидировал ряд крупных контрреволюционных организаций и шпионских групп, проводивших свою работу в Красной Армии в пользу польского и румынского генштабов»[18]. Так весной 1920 года, во время советско-польской войны, была ликвидирована местная сеть «Польской организации войсковой», группы «Национального Центра» и «Союза возрождения России», готовивших вооруженные выступления в Одессе и губернии.
С окончанием Гражданской войны на Украине на первое место ставился вопрос о борьбе с бандитизмом и повстанческим движением на Правобережье, существенно затруднявшими восстановление мирной жизни. Одним из центров этой борьбы стала Подольская губерния, имевшая выходы к польской и румынской границам, кишевшая бандами, периодически уходившими и возвращавшимися из-за кордона.
В марте 1921 года Заковского назначили председателем Подольской губернской ЧК (в дальнейшем — Подольского губернского отдела ГПУ) в Винницу, где ему предстояло работать три года. Руководство ВУЧК в лице ее председателя В.Н. Манцева и начальника Секретно-Оперативного управления и Особого отдела Е.Г. Евдокимова перебросило дополнительно в Подолию свои лучшие чекистские силы. Здесь Заковский встретил старых товарищей — членов Коллегии Подольской губЧК Э.Я. Грундман и Ф.Т. Фомина. Начальником секретно-оперативной части работал Владимир Николаевич Гарин, он станет на многие годы самым ближайшим товарищем и другом Заковского, его «тенью» в чекистском аппарате.
О многих эпизодах работы чекистов в Подольской губернии можно узнать из книги Ф.Т. Фомина «Записки старого чекиста», а мы ограничимся лишь кратким перечнем операций, в которых довелось участвовать члену коллегии и начальнику Административно-организационного отдела Подольской губЧК Э.Я… Грундман, изложенным в ее автобиографии: «…За время работы участвовала и руководила ликвидацией следующих банд: банда Нечая — сдалась благодаря агентурной работе среди банды и лично ездила на переговоры. Банда Шевчука — была уничтожена в бою. Атаман сдался. Банда Лихо — половина сдалась во время переговоров, другая половина во время боя разбита и убит сам атаман Лихо. Банда Артема — атаман был взят, когда я осталась заложником в банде, где, в общем, пробыла как заложница 7 суток. Остальная банда мне сдалась по прибытии в г. Винницу, в момент разоружения мною с помощью 4 сотрудников. Комсостав банды в количестве 15 человек оказывал сильное сопротивление, в результате 8 человек бандитов было убито. Остальные разоружены…»[19].
Сам Заковский не отставал от своих подчиненных, выезжая из Винницы на наиболее важные и опасные операции по губернии. В октябре 1921 года он был награжден орденом Красного Знамени, в январе 1922 года — золотыми часами от Коллегии ВУЧК за успешную борьбу с бандитизмом, в июле того же года — «лошадью под кличкой Красавчик за энергичную борьбу с бандитизмом». Словом, Заковскому не приходилось пенять на плохую работу подчиненных или на недооценку чекистов Подолии начальством. И Манцев, и полпред ГПУ по Правобережной Украине Евдокимов давали ему самые лучшие аттестации, а Дзержинский в декабре 1922 года подарил свою фотографию с трогательной надписью: «Дорогому другу и бойцу, неутомимому в рядах ГПУ, Леониду Михайловичу Заковскому в память пятилетней годовщины. От Ф. Дзержинского»[20].
Внеслужебный облик Заковского тоже вполне соответствовал образцу большевика с партийным стажем с 1913 года. Несмотря на заботы о семье (на его иждивении находились престарелая мать, жена и двое племянников), он находил время для работы в бюро губкома партии и в Президиуме Подольского губисполкома. Последний зимой 1923 года даже назначил его «чрезвычайным уполномоченным по чистке снега на железной дороге».
Но жизнь и служба, конечно, не состояли из одних успехов и наград. Едва высокопоставленные покровители Заковского В.Н. Манцев и Е.Г. Евдокимов были отозваны с Украины, как неведомые недоброжелатели затеяли интригу о его причастности к «…незаконному изъятию контрабандного товара из Буковской таможни». Впрочем, интрига не удалась: в Москве по постановлению Следственной части Президиума ГПУ от 21 февраля 1924 года это дело было прекращено.
Вообще в Москве на Лубянке Заковский обладал изрядным кредитом доверия. Так, проводивший инспекцию пограничных губернских отделов ГПУ Украины начальник Контрразведывательного отдела ГПУ А.Х. Артузов-Фраучи, ознакомившись с положением дел на местах, в приказе от 21 февраля 1923 года особо отметил «блестящие результаты деятельности Подольского губотдела ГПУ в условиях исключительно тяжелых как в отношении чрезвычайно сложной политической обстановки, так и в отношении совершенно недостаточной материальной обеспеченности». Выражая благодарность Заковскому, инспектирующий констатировал его «…необыкновенную энергию и организационную способность… поставившего организацию на должную высоту несмотря на исключительные трудности и разлагающую обстановку границы, охраняемой органами ГПУ и войсками, вынужденными существовать по преимуществу на местные случайные средства»[21].
Полностью здесь http://read24.ru/fb2/mihail-tumshis-193 … rotiv-chk/