Гдлян-Иванов фарисеи от коррупции
Абдуджабор Абдуджалилов
    Вчера пятый канал показал интервью бывшего депутата Государственной Думы Николая Иванова, в котором он пространно рассуждал о проблеме коррупции. Обличительный пафос Иванова настолько был ярок, что мне стало немного не по себе. Именно поэтому я хочу поведать читателям несколько моментов из биографии Николая Иванова, а заодно и его бывшего шефа и нынешнего друга – Тельмана Гдляна, хотя я вообще не сторонник ворошить прошлое. Но Гдлян и Иванов - это одна из страниц моего прошлого. И мне не хочется, чтобы кто-то когда-то сказал: "А, Абдуджалилов? Так он тоже был там, с ними. Он такой же, как и они..."

    В 1983 году, работая следователем по особо важным делам при прокуроре Республики Таджикистан, я завершил расследование уголовного дела в отношении одного из руководителей прокуратуры Туркменской ССР. До этого у меня был опыт расследования уголовных дел со многими фигурантами – назову только одно из них по обвинению группы работников правоохранительных органов одной из республик, руководство по которому осуществлял А. Бутурлин (позже он станет Прокурором Узбекистана). И по рекомендации руководства Главного следственного управления Прокуратуры СССР я был направлен в следственную группу по расследованию уголовного дела в отношении работников правоохранительных органов Узбекской ССР (тогда т.н. «узбекское», «кремлевское» или хлопковое» дело называли так), возглавляемую Тельманом Гдляном.
    Тельман Хоренович Гдлян к тому времени не имел такого легендарного прошлого, какое имеет сейчас. Ко времени назначения руководителем следственной группы в Узбекистане у него в ранге следователя по особо важным делам при Генерального прокуроре СССР за плечами было всего одно законченное уголовное дело. «Узбекское дело» он получил по протекции своего земляка – начальника следственной части Генеральной прокуратуры СССР Германа Каракозова, который до определенного момента оказывал Гдляну всяческое содействие.
    Николай Вениаминович Иванов к 1983 г. вообще был никому не известным прокурором отдела прокуратуры Мурманской области – рядовой труженик прокуратуры. Они были знакомы с Гдляном по предыдущему его делу.
    Тут следует сделать небольшое отступление. В те времена для расследования таких дел, где значились много фигурантов, привлекались лучшие из лучших сотрудников следственного аппарата Прокуратуры Союза ССР. Они собирались из всех следственных подразделений всех союзных республик. Конкретные направления по конкретным фигурантам дела закреплялись обычно за следователями по особо важным делам при прокурорах союзных республик. Именно они несли на своих плечах основную тяжесть расследования, и они обычно и завершали свой сегмент с написанием обвинительного заключения. Это были «рабочие лошади» следствия. Правда, подписывал их обвинительные заключения руководитель следственной группы. Он осуществлял «общее руководство».
    В декабре 1983 года я был откомандирован в группу к Гдляну. Я приехал в Ташкент вечером, и нашел Гдляна в здании КГБ Узбекской ССР, где и располагалась следственная группа. Тогда она состояла всего из 12 человек, но в тот вечер я встретился только с Гдляном и Ивановым – «моим боевым заместителем», как его охарактеризовал Гдлян. Помню, я удивился – по принятой субординации, следователь по особо важным делам при прокуроре республики не мог подчиняться по работе никому, кроме «важняка» Прокуратуры Союза. А тут рядовой прокурор отдела провинциальной прокуратуры имел право, как «боевой заместитель» давать мне указания.
    Иванов тут же вынул из сейфа бутылку водки, которую мы втроем выпили. По ходу дела Гдлян (кличка – «Хренович») объяснил мне мои функции и закрепил за мной фигурантов. Я тогда же понял, что Николай Вениаминович Иванов (кличка – «Борода», «Веник», «Шестёрка») в группе ничего делать не будет. Он тоже будет «давать руководящие указания». В практике работы следственных групп это было довольно обычным явлением, поэтому я так особо не удивился.
    Со следующего дня я начал работать по своему сегменту. В моей группе было пятеро следователей. Вкратце могу сказать, что свой сегмент по двум фигурантам мы закончили с обвинительными заключениями, хотя вначале было трудно со спецификой расследования именно этого дела.
    Я не буду характеризовать все нюансы следствия по «узбекскому» делу, это неинтересно. Скажу только, что по моему прибытию из группы уходил следователь по особо важным делам при прокуроре Грузии Мошиашвили, с которым я обучался на курсах повышения квалификации в Ленинграде. Единственное, он, уже в аэропорту, когда мы остались одни, тихо мне сказал: «Абдуджалилов, это не для нас. Постарайся отчалить от Хреновича. До добра это не доведет».
    Позже, вникнув в суть дела, я понял: дело не имело основы, крепкой и надежной основы. Любой контакт любого лица с фигурантом воспринимался как сообщничество, совместный обед – за преступление. Оплаченный счет объявлялся дачей взятки. Принцип презумпции невиновности был предан забвению. Фраза Гдляна «У них у всех ж..па грязная. Любого можно сажать – не ошибешься» стала крылатой. Любое уголовное дело имеет определенные правила расследования. Здесь никаких правил не было. Прокурор Узбекистана Буриходжаев подписывал санкции на арест, когда в постановлении не было имени арестованного. Член группы, земляк Гдляна Альберт Карташян славился тем, что мог выбить из арестованного любые показания. Понятыми выступали завербованные агенты КГБ. Только за время моего полугодового пребывания в группе трое фигурантов покончили жизнь самоубийством, и это осталось незамеченным. Вещественные доказательства по делу – ценности, деньги, золото - своевременно в банк не сдавались, что само по себе было грубейшим нарушением процессуального закона. Они накапливались в сейфах, без описи и систематизации; однажды Гдлян повез деньги и золото в Москву, и в фойе зала заседаний Прокуратуры СССР устроил «выставку». Тогда никто не задался вопросом: а с чего это деньги и ценности, вместо того, чтобы храниться в банках, лежат здесь? У всех была эйфория «успеха в расследовании узбекского дела».
    При обыске изымались десятки ящиков водки и коньяка, тогда, когда продукты питания изымать было нельзя – их не принимали в магазин. Изъятые спиртные напитки бесконтрольно «уничтожались» следователями следственной группы каждый вечер.
    Характерный пример: по одному из эпизодов у фигуранта по протоколу обыска было изъято 812 золотых монет царской чеканки в двух банках. Обыск и изъятие проводили Гдлян и Иванов. Но когда я стал беседовать с этим фигурантом, он мне сказал: «Абдуджабор, я знаю, ты не такой, как они. Монет было ТЫСЯЧА! По пятьсот в каждой банке! Зачем мне зарывать неизвестно сколько? Я зарыл ровно тысячу! А записали меньше. Мне всё равно уже. Но ты знай – они гребут под себя. И гребут лопатами».
    После этого я написал рапорт сначала начальнику Главного следственного управления прокуратуры СССР Илюхину, потом заместителю Генерального прокурора СССР Сороке о моем освобождении из группы. Гдлян всеми силами старался не отпускать меня – мои показатели были лучшими. Кому нравится, когда такая рабсила хочет уйти?
    Мои рапорта оставались без ответа, и я в Бухаре свалился в сердечном приступе. Меня положили в кардиоцентр Душанбе, после лечения я снова был откомандирован в Ташкент. В первый же день приезда я снова был госпитализирован в кардиоцентр Ташкента. Пожилой профессор, осмотрев меня, помолчал, потом сказал: «Молодой человек, сердце у вас отличное. Ваша болезнь начинается с головы. Работы всё время много, а жизнь одна».
    С невероятными усилиями мне удалось вырваться из группы. Позже я слышал об аресте Карташяна, о возбуждении дела против Гдляна и Иванова, и прочих перипетиях «узбекского дела». В 1989 году ко мне из Москвы приехал представитель КГБ СССР – они откопали мои рапорта об уходе из группы. Он мне задал риторический вопрос – почему я вовремя не поставил в известность руководство Прокуратуры СССР о безобразиях, творимых Гдляном и Ивановым в Ташкенте. Вопрос его остался без ответа.
    Страдающий «комплексом Наполеона» Тельман Гдлян (его рост – 157 см), в отличие от других руководителей следственных групп понял: Узбекское дело – его «звездный час», и что немаловажно – возможность сказочного обогащения. Поэтому он не принял предложение стать прокурором Армянской ССР, вернее, согласился стать им, только с условием продолжить расследование «узбекского дела». Он вцепился в дело как клещ. И когда он официально был отстранен от расследования, снял с дела копии, что для этики следователя – неслыханный поступок. Гдлян объявлял, что никто в СССР кроме него не может «правильно и честно» расследовать и завершить дело. На деле же он не хотел устраняться от такой возможности сказочного обогащения, и кроме того, «пройти во власть». И всё это время рядом с ним был его «боевой заместитель» - «Шестерка» Николай Иванов.
Болезненно самолюбивые, ни Гдлян, ни Иванов не терпели возражений. Однажды проиграв мне партию в бильярд, Тельман Хоренович уже больше никогда со мной в бильярд не играл. А «Борода» на мое замечание не заниматься при допросе словоблудием и не писать протоколы по 45-50 страниц машинописного текста, где ничего конкретного нет, тут же пожаловался Гдляну. Потом Тельман Хоренович мне сказал: «Ты должен понять, Коля – не следователь. Он про тактику допроса только недавно узнал. Но он хороший парень. Не придирайся к нему».

    Потом будут публикации, высокие трибуны, громкие заявления, мандат неприкосновенности и прочие атрибуты известности. Ими Гдлян и Иванов будут пользоваться долго, и пользуются до сегодняшнего дня. Но каждый раз, когда я слышу их громкие выступления, неизменно сопровождающиеся обличительным пафосом о коррумпированности всех и вся, мне вспоминается тот фигурант, который с улыбкой сказал мне: «Абдуджабор, монет было ровно тысяча. Зачем мне зарывать неизвестно сколько? Они гребут под себя лопатами».

    Коррупция – сложное социальное явление со многими составляющими. Коррупционные явления прослеживаются практически во всех государствах с развитым бюрократическим аппаратом. Достаточно сказать, что уровень коррупционности во властных структурах России на сегодня на несколько порядков выше, чем во времена СССР. И только правоохранительными мерами коррупцию искоренить невозможно.
    Это – одна сторона явления. Хуже всего, когда сам коррупционер начинает вещать о том, как было бы хорошо, если никто никому не давал взяток, и было бы лучше, если бы государство прислушалось к его советам.
    От такого лицемерия становится тошно.
    "И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в своем глазу не замечаешь?" Матф. 7.3.

Источник:
http://www.proza.ru/2008/12/15/256

Подпись автора

Стоим на страже. Наш сайт: http://sovet-miliziy.narod.ru/