Феч ввёл Козачинского в отряд бывшего полковника царской армии Орлова, где, в основном, были обрусевшие немцы, затаившие обиду на Советскую власть.

Где-то в апреле-мае 1922 г. он познакомился с заведующим ветеринарным лазаретом 51 дивизии К. Орловым. Свел их знакомый Александру конюх лазарета, пояснив, что его начальник – бывший князь и генерал – заинтересовался бандой.

похищение 10 овец и 5 лошадей суд счел бесспорной угрозой существующей власти и территориальной целостности страны – пятеро обвиняемых из двадцати трех были признаны виновными по ст. 58 (контрреволюция). Шестерых приговорили к высшей мере социальной защиты – расстрелу: и Бургарта со Шмальцем, на совести которых было три убийства, и Крафта, участвовавшего в двух кражах. Попал в это число и Козачинский.

А причиной послужило заявление Орлова о том, что на следствии он показания давал в пьяном виде, что пьяны были и следователи. Суд заинтересовался и стал разрабатывать тему.

Орлов. «Были пьяны и Волохов, и допрашивавший меня Катаев, который свалился пьяный, не дописав протокола, и поручил его дописать кому-то со стороны» [113].

Катаев. «Орлов сперва записывал сам свои показания, потом устал и записывал я, но заснул и дописывал ст. милиционер Игнашев, окончив к рассвету. <…> Смена лиц, записывавших его показания, объясняется нашей утомленностью вследствие интенсивности нашей работы. <…> В момент допроса и до этого выпивки не было. Уже после сознания Орлова и во время записывания его показания Орлов выпил 1-2 стакана вина, я не помню, пил ли Волохов и я. В общем, было выпито 11/2 кварты. Во время производства у нас не все было вполне законным и мы по просьбе арестованных давали им выпивать. <…> Конечно, должностное лицо не имеет права пить и поить других при исполнении ими обязанностей, но если это содействует успеху, то это считаю его обязанностью. Орлов сознался, будучи в нормальном состоянии. Орлов пил уже после дачи им показаний» [114].

Орлова. «Я видела, что в Мангейме во время допроса муж был выпивши, но он соображал, что говорил» [115].

«Катаев. До допроса мы не пили.

Бургарт. Мы пили до опроса из боченка.

Орлов. Там было вино в ведре и пили мы до допроса. Я от волнения не мог докончить писать и свидет. Катаев продолжал писать, пока не свалился и не уснул. <…>

Катаев. Заснул я на пять минут» [116].

Козачинский. «Время нашего ареста и содержания в Мангейме совпало с громадным сбором урожая винограда во всем районе, благодаря чему район был буквально залит вином. Обыкновенно, в такое время население употребляет молодое вино вместо воды. Поэтому весьма естественно, что, благодаря попустительству мл. милиционеров и всеобучников, дежуривших около арестованных, родственники последних передавали им вино в камеры – в весьма незначительном количестве.

Я лично один раз выпил стакан вина на квартире у гр. Катаева, вне исполнения им служебных обязанностей. Последнее, я допускаю, могло случиться и с другими арестованными; однако я категорически опровергаю возможность спаивания сотрудниками I района допрашиваемых с целью получения от них каких-либо показаний» [117].

При том, что Орлов – человек исключительно лживый, что до смешного очевидны старания Козачинского выгородить работников милиции, – ясно, что пили и поили. Действительно ли для того, чтобы развязать языки, просто ли по заведенному обычаю – судить категорически не берусь, однако, думаю, нелишне привести параграф из приказа по 1-му р-ну Одуездмилиции от 20/VII-20: «Мною замечено, что многие милиционеры очень часто являются к Н-ку в нетрезвом виде или скандалят. Предупреждаю тов. милиционеров, что таковые, если будут замечены в подобных случаях, немедленно будут уволены со службы с преданием суду Ревтрибунала» [118].

Дело против Катаева было возбуждено и выделено в отдельное производство, но, судя по всему, вышел он из этой неприятности без потерь. А за участие в разгроме банды был поощрен денежной премией [119].

Как и Володя Патрикеев, преступления он расследует самые разные: от самогоноварения до убийств. Была среди них и кража двух лошадей с фургоном, окрашенным в зеленый цвет (протокол от 17 мая 1921 г.) [55].
Но гораздо важнее оказалось дело «Бельчанского Волисполкома, с арестом члена исполкома т. Шевченко и зав. распред. скота т. Заболотного по обвинению их в целом ряде преступлений по должности, кражах, хищениях, вымогательствах, мошенничествах…». [56] (Дело ревтрибунала в архиве не сохранилось, история известна только со слов Козачинского.) Среди десяти обвиняемых было восемь членов партии и их связи оказались сильнее собранных доказательств вины, о чем неукротимого агента предупреждали более опытные сослуживцы. Расследованием этим он занимался в апреле-мае, а дальше известны только фрагменты. Ответные меры обличенные предприняли, пока Козачинский был в отпуске. С 30 июля по 16 августа он содержится под арестом [57] (за что – неизвестно). Потом есть приказ по угрозыску о переводе с 21 августа сотрудника 1-го разряда Александра Козачинского, прикомандированного к отделению, на ту же должность в 1-й р-н (Мангеймский, где служил Е. Катаев) в село Страсбург (сегодня – Кучурганы) [58]

А в октябре его увольняют «виду ареста Политбюро ОГЧК» и обвиняют в дискредитации власти [59].

«Я надеялся получить благодарность, – писал Козачинский, – я считал, что оказал громадную услугу; и после бессонных ночей, после недель непрерывного труда – меня унизили, оскорбили. <…> Суд надо мной был жестокий и несправедливый: мне дали 3 года концлагерей без лишения свободы»

Советский концлагерь 20-х годов – тема отдельного исследования, но кое-какие пояснения здесь необходимы. Определение срока без лишения свободы означало, что осужденный являлся к 10-00 на работу, а по воскресеньям – к 13-00 для регистрации. С сентября 1921 г. концлагерь располагался в здании бывшего Шуваловского приюта [61]. И, хоть по режимным ограничениям это учреждение мало походило на лагеря недалекого будущего, понятно, что для восемнадцатилетнего Козачинского это осуждение было тяжелейшей моральной травмой.
По счастью, вскоре он попал под амнистию. Хоть и не хотелось ему возвращаться к прежней деятельности, а пришлось, потому что работы не было.

С 1 января 1922 г. Козачинский был зачислен агентом 1-го разряда в 1-й район Балтского уезда (м. Крутые) [62]. Но тут все сложилось очень плохо. Он не просто знал о пьянках, взятках, незаконных обысках и т. п., а и сам принужден был начальником милиции участвовать во всех безобразиях. Позже он написал о начмиле: «Каким-то царьком, поработившим подчиненных и население был мой начмил Ипатов, бывший извозчик, пьяница и сумасброд, не терпевший противоречий»; «Страшно грубый и хитрый, – он подавил меня совершенно» [63]. Сослуживец и товарищ Феч как-то сказал ему: «Послушай, Козачинский, так дальше нельзя. Ты или попадешься, или тебя живьем съедят» [64]. Недавний горький опыт исключал путь сопротивления. А угроза ответственности за совершаемые должностные преступления была реальна и близка.
Феч предложил бросить службу и поехать к нему домой в Марьяновку. В увольнении им отказали, и они решили дезертировать. Уезжая, прихватили принадлежавшие Ипатову зерно, муку и несколько ряден, находившихся у них во временном пользовании – вроде как из мести начмилу.