Материал по громкому судебному процессу в Российской империи
«Дело Мамонтова» до сих пор обстоятельно не изучено, хотя речь идет о драматической истории, которой не только завершилось предпринимательство Мамонтова, но и прекратилась его широкая филантропическая деятельность 66).
Слухи о неблагополучии в делах С. И. Мамонтова стали циркулировать в июне 1899 г., после того, как ему не удалось вовремя погасить долги Международному банку и некоторым другим кредиторам. Министерство финансов назначило ревизию, вскрывшую нарушения в учете и расходовании средств Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги. Выяснилось, что из кассы Общества в 1890—1898 гг. деньги переводились на счета Товарищества Невского завода и Восточно-Сибирского общества — предприятий, которые юридически не были друг с другом связаны. Такие финансовые операции были запрещены законом. Это было одним из главных пунктов обвинения, другим — перерасход по смете строительства линии Вологда-Архангельск. Требовали удовлетворения и кредиторы. В конце июля 1899 г. правление Московско-Ярославско-Архангельской дороги во главе с С. И. Мамонтовым ушло в отставку, были избраны новые люди, которые обратились с исками к бывшим руководителям Общества. Делами стали заправлять люди Ротштейна и Государственный банк.
Савва Иванович был чрезвычайно угнетен сложившейся ситуацией, но в течение многих месяцев еще надеялся, что ему окажут поддержку и до суда дело не дойдет. Циничную позицию занял Витте, сыгравший в этой истории неблаговидную роль. Много лет деятельно поддерживая начинания предпринимателя, будучи в курсе всех его дел, добиваясь для него различных привилегий, в критический момент Витте способствовал крушению мамонтовского дела. Занимавший в 1899 г. должность прокурора Московского окружного суда А. А. Лопухин заметил позднее: «То самое министерство финансов, которое в лице его главы, [63] С. Ю. Витте, только что выступило в качестве инициатора в вопросе о предоставлении названному обществу выгодной концессии (Петербург-Вятка. — А. Б.), выступило в лице того же С. Ю. Витте с требованием об отобрании у него этой самой концессии и о принятии мер, которые были сознательно направлены к финансовой гибели и железнодорожного общества, и крупных его акционеров» 67).
Очевидно, причины подобного поведения главы финансового ведомства объяснялись, с одной стороны, закулисной борьбой в правящих сферах, с другой — желанием казны при посредничестве Международного банка прибрать к рукам важную транспортную магистраль. Историограф московского купечества и предприниматель П. А. Бурышкин считал, что «мамонтовская Панама» была «одним из эпизодов борьбы казенного и частного железнодорожного хозяйства». Еще более откровенно высказался Лопухин: крах Мамонтова прибавил «лишнее темное пятно» к репутации Витте 68).
Между тем положение Саввы Ивановича не было безнадежным. Согласно балансу личной собственности, составленному им самим, общая стоимость движимых и недвижимых имуществ (в числе последних были два дома в Москве, имение во Владимирской губернии, земельный участок на Черноморском побережье) составляла 2660 тыс. руб., а претензии кредиторов — 2230 тыс. (из них на долю Международного банка приходилось 1400 тыс. рублей) 69). Но иски были предъявлены в суд, и 11 сентября 1899 г. С. И. Мамонтов был арестован в своем доме на Садовой и помещен в Таганскую тюрьму. Он был доставлен туда пешком под конвоем. Одновременно на все его имущество был наложен арест.
Рухнула деловая репутация, которую Мамонтовы завоевывали полвека. Но еще более страшным было то, что деятельный, жизнелюбивый и далеко не молодой человек на несколько месяцев оказался в одиночном тюремном заключении. Следователь по особо важным делам, ведший дело Мамонтова, определил залог (763 тыс. руб.), внесение которого могло бы изменить меру пресечения. В первые дни заключения Савва Иванович не терял надежды и 15 сентября обратился к следователю с просьбой — заменить пребывание в тюрьме домашним арестом: «Я надеюсь, что близкие мне люди в течение нескольких дней найдут эту сумму... Но пока слово суда не произнесено, а условия пребывания в тюрьме почти верный шаг к могиле, не будет [ли] бесцельно мое одиночное заключение [?]». Неделю спустя следователь удостоил его ответом: откровенно игнорируя просьбу человека, ответственность которого еще предстояло установить, он цинично заявлял, что если подследственный желает лечиться, то «может быть переведен в тюремную больницу» 70).
Надежды на скорое освобождение не оправдались. Богатые родственники (Сапожниковы) и близкий знакомый С. Т. Морозов готовы были внести требуемый первоначальный залог, но размер его совершенно неожиданно был увеличен до 5 млн. рублей71). Собрать такую астрономическую сумму, тем более в короткий срок, было невозможно. Газетная шумиха, поток сенсационных бездоказательных «разоблачений» привели к тому, что некоторые знакомые отвернулись от арестованного. Но были люди, не изменившие своего отношения к Савве Ивановичу. Вот что писал ему в тюрьму Станиславский: «Есть множество людей, которые [64] думают о Вас ежедневно, любуются Вашей духовной бодростью... Верьте в самые лучшие и искренние чувства к Вам»72). 13 художников — членов «мамонтовского кружка» обратились к Мамонтову со словами утешения, надежды: «Все мы в эти тяжелые дни твоей невзгоды хотим хоть чем-нибудь выразить тебе наше участие... Молим Бога, чтобы он помог тебе перенести дни скорби и испытаний и возвратиться скорей к новой жизни, к новой деятельности добра и блага». Примечательно, что рабочие и служащие Северной дороги собирали деньги для «выкупа» предпринимателя73).
Друзья старались помочь. В. А. Серов так описывает разговор с царем в феврале 1900 г., во время работы над его портретом: «Я решил все-таки сказать государю, что мой долг заявить ему, как все мы, художники — Васнецов, Репин, Поленов и т. д., — сожалеем об участи С[аввы] Ив[ановича] Мамонтова, т. к. он был другом художников и поддерживал [их], как, например, Васнецова, в то время когда над ним хохотали, и т. д. На это государь быстро ответил и с удовольствием, что распоряжение им сделано уже. Итак, Савва Иванович, значит, освобожден до суда от тюрьмы»74). Однако в следственном деле нет никаких следов вмешательства царя в судьбу Мамонтова. Более пяти месяцев провел он в одиночной камере, и только после заключения врачебной комиссии, что Мамонтов «страдает болезнями легких и сердца», следователь вынужден был 17 февраля 1900 г. согласиться на замену тюремной камеры домашним арестом75). Поселился Мамонтов под надзором полиции в своем небольшом доме в Петропавловском переулке на Новой Басманной.
В доме на Садовой — «приюте муз и граций» — властями был учинен погром. Несколько раз сюда являлись полицейские и судебные чины, описавшие все имущество и изъявшие переписку и деловые бумаги. Некоторые произведения искусства из коллекции Саввы Ивановича были перечислены выше. Что же еще находилось в этом примечательном здании? Помимо работ Репина, Васнецовых, Врубеля, Антокольского, Коровина, Серова и других, здесь имелось большое количество скульптурных произведений самого Мамонтова, иконы в окладах, предметы декоративно-прикладного искусства, мебель, дорогие безделушки, коллекция оружия, собрание русских и иностранных монет и т. д.
Судебными чиновниками была описана и библиотека, свидетельствующая, что у хозяина особняка были разнообразные интересы. Сочинения Гёте, Шекспира, Шиллера, Фета, Грибоедова, Сухово-Кобылина и других соседствовали с многочисленными альбомами художественных репродукций, журналами «Мир искусства», трудами историка С. М. Соловьева, описаниями Русского Севера, Монголии, Китая, справочными и специальными изданиями, среди которых «Назначение, устройство и очерк деятельности Государственного банка», «Свод законов Российской империи» и т. д.
Однако в доме на Садовой оказались теперь не любители изящного и не потенциальные биографы хозяина, а люди, для которых он был лишь подследственным, а все предметы — «имуществом», которое надо описать и оценить. Каков же был итог? Наиболее высоко были оценены картины Васнецова «Ковер-самолет», «Витязь на распутье» и скульптура Антокольского «Христос перед Пилатом» — по 10 тыс. рублей. В то же время стоимость картины Коровина «Испанки» была определена в 25 руб., его же «Корабли» — в 50; портреты итальянских певцов Мазини и Таманьо работы Серова — в 300 и 200; один, как сказано [65] в описании, «этюд Врубеля (без рамы)» — в 25; картина Перова «Мальчик» — в 25 руб., и т. д.76)
Дом на Садовой с книгами, картинами, скульптурами, мебелью и другим имуществом простоял опечатанным более двух с половиной лет. Весной 1902 г. начались распродажи. Собрание С. И. Мамонтова разошлось по музеям, досталось частным коллекционерам, а некоторые вещи — случайным людям.
Особый интерес судебные чиновники проявили к деловым документам и переписке Мамонтова. Они были изъяты и скрупулезно изучены. В них искали документального подтверждения «махинаций», но убедительных данных об этом не нашли. Удалось обнаружить несколько писем директора Департамента железнодорожных дел В. В. Максимова, в одном из которых он выражал Савве Ивановичу благодарность за присланную семгу. Эта деталь стала темой особого разбирательства. Очевидно, главу юридического ведомства Муравьева действительно интересовали сведения, которые можно было использовать против министра финансов.
Документально доказать корыстный умысел в действиях самого Мамонтова следствию не удалось. На первом допросе, 18 сентября 1899 г., он сразу же признал, что, являясь председателем правления Московско-Ярославско-Архангельской дороги, в течение нескольких лет «неправильно расходовал денежные суммы указанной дороги» на нужды Невского завода и содействовал «переводу долгов названного завода на двух директоров: на меня и Н. И. Мамонтова», которым был открыт «многомиллионный кредит, обеспеченный паями «Товарищества Невского завода, не имеющими достаточной стоимости»77). Предумышленного обмана и хищений здесь не было. Ведь и железная дорога до конца 1898 г. (до продажи большого числа акций Международному банку), и Невский завод находились почти целиком в собственности мамонтовской семьи. Предприятия были лишь юридически независимыми, а фактически существовала известная общность средств. Лишь тогда, когда в управление Северной дорогой «внедрились» новые люди, дело стало приобретать криминальный оттенок. В этом суть всей «мамонтовской эпопеи».
Следствие закончилось в мае 1900 г., и дело было передано в суд. Савва Иванович, находясь под домашним арестом, пытался как-то привести в порядок дела, с разрешения властей ездил в Петербург для переговоров с кредиторами. Дело же шло по накатанной колее, и 23 июня в Московском окружном суде началось судебное разбирательство. На скамье подсудимых оказался не только С. И. Мамонтов, но и его сыновья Сергей и Всеволод, брат Николай, а также два других члена правления: директор К. Д. Арцыбушев и начальник коммерческого отдела М. Ф. Кривошеин. Обвинителем был прокурор Московской судебной палаты П. Г. Курлов, а защитником С. И. Мамонтова — известный «златоуст русской адвокатуры» Ф. Н. Плевако. На суде было сказано много лестных слов в адрес Саввы Ивановича. Причем никто (а по делу прошли десятки свидетелей) не сказал о нем ничего плохого, а Н. Г. Гарин-Михайловский даже сравнил подсудимого «с Фаустом во второй половине гётевской трагедии, где он создает жизнь на необитаемом острове»78).
Содержание выступлений защиты и многих свидетелей сводилось к тому, что выявленные нарушения не были результатом злого умысла. Обращаясь к заседателям с последним словом, Мамонтов сказал: «Вы, господа присяжные заседатели, знаете теперь всю правду, так все [65] здесь было открыто. Вы знаете наши ошибки и наши несчастья, Вы знаете все, что мы делали и дурного и хорошего — подведите итоги по чистой Вашей совести, в которую я крепко верю»79). Процесс длился несколько дней, и 30 июня присяжные вынесли свой вердикт: не виновен80). После вынесения приговора, писал позднее Станиславский, «зал дрогнул от рукоплесканий. Не могли остановить оваций и толпы, которая бросилась со слезами обнимать своего любимца»81).
Хотя коллегия присяжных не нашла в действиях Саввы Ивановича состава преступления и оправдала его, дело не было закончено. Требовали удовлетворения иски, Московский окружной суд 7 июля 1900 г. признал его несостоятельным должником, потребовал от него подписку «о несокрытии своего имущества и о невыезде из Москвы». Было решено также опубликовать об этом объявление в газетах, «прибить к дверям суда и вывесить на бирже»82). Имущество мецената пошло с молотка. Для реализации собственности потребовалось несколько лет. Все претензии были удовлетворены. Пострадавшим оказался лишь С. И.Мамонтов. Как заметил Станиславский, «материального довольства он не вернул, но любовь и уважение к себе удесятерил»83).
В конце 1900 г. Савва Иванович покинул свой дом на Басманной и поселился «в доме Иванова 2-го участка Сущевской части за Бутырской заставой, по Бутырскому проезду»84). Сюда еще в 1896 г. была переведена из Абрамцева его гончарная мастерская, организованная в 1889 году. В ней, совместно с Врубелем и мастером-керамистом П. К. Ваулиным, изготовлялась художественная керамика, покрытая глазурью — майолика. На Всемирной выставке 1900 г. в Париже изделия мамонтовской мастерской были удостоены золотой медали85). Владелицей мастерских художественных изделий «Абрамцево» в Москве была дочь Саввы Ивановича — Александра.
В небольшом деревянном домике у Бутырской заставы прожил Мамонтов последние годы. Сравнительно редко появлялся он на людях, жил замкнуто, общался с узким кругом родных и друзей. Потеряв многое, он сохранил до конца дней любовь к искусству, к людям этого мира. Старые и новые друзья его не забывали. Приходили В. А. Серов, В. М. Васнецов, К. А. Коровин, В. Д. Поленов, В. И. Суриков, И. Э. Грабарь, С. П. Дягилев, Ф. И. Шаляпин и др. Савва Иванович пережил многих своих друзей и близких. Скончался он 24 марта (6 апреля) 1918 г. и был похоронен в Абрамцеве.

1) См.: Коган Д. Мамонтовский кружок. М. 1970; Копшицер М. И. Савва Мамонтов. М. 1972; Россихина В. П. Оперный театр С. Мамонтова. М. 1985.
2) Центральный государственный архив литературы и искусства (ЦГАЛИ), ф. 799, оп. 1, д. 1, л. 1.
3) См. Промышленное и торговое товарищество Бр. А. и Н. Мамонтовых в Москве. 1854—1909. М. 1909.

4) Зилоти В. П. В доме Третьякова. Нью-Йорк. 1954, с. 66.

5) ЦГАЛИ, ф. 799, оп. 1, д. 329, л. 1.

6) Найденов Н. А. Воспоминания о виденном, слышанном и испытанном. Ч.2. М. 1905, с. 18.

7) ЦГАЛИ, ф. 799, оп. 2, д. 2, л. 8.

8) Там же, л. 10.

9) Там же, оп. 1, д. 2, л. 1.

10) Там же, д. 333а, л. 4об.

11) Там же, д. 3, л. 2.

12) Там же, оп. 2, д. 2, л. 15.

13) Там же, оп. 1, д. 11, лл. 6-6об.

14) Там же, л. 10об.

15) Копшицер М. И. Ук. соч., с. 10.

16) Архангельское железнодорожное общество. СПб. 1898, с. 12.

17) ЦГАЛИ, ф. 799, оп. 1, д. 333а, л. 27.

18) Там же, оп. 2, д. 2, л. 16.

19) Там же, л. 30.

20) Там же, л. 44.

21) Там же, д. 312, лл. 48-49.

22) У Саввы Ивановича и Елизаветы Григорьевны было пятеро детей: Сергей (1867—1915), Андрей (1869—1891), Всеволод (1870 г.), Вера (1875—1907), Александра (1878 г.). Даты смерти Всеволода и Александры неизвестны.

23) Центральный государственный исторический архив (ЦГИА) г. Москвы, ф. 142, оп. 4, д. 265, л. 225. Дом этот сохранился лишь частично (Садовая-Спасская, 6).

24) После него осталось капиталов на 6 млн. руб., завещанных им на устройство промышленных училищ (см. Дельвиг А. И. Полвека русской жизни. Т. 2. М.-Л. 1932, с. 93).

25) Соловьева А. М. Железнодорожный транспорт во второй половине XIX века. М. 1975, с. 77.

26) Адрес-календарь Москвы 1873 года. М. 1873, с. 63, 125.

27) Справочная книга о лицах, получивших на 1873 г. купеческие свидетельства по 1 и 2 гильдиям в Москве. М. 1873 с. 33.

28) ЦГАЛИ, ф. 799, оп. 1, д. 312, лл. 9об.-10.
29) Там же, д. 14, л. 1об.

http://annales.info/rus/small/mamontov.htm

Подпись автора

Стоим на страже. Наш сайт: http://sovet-miliziy.narod.ru/