Происходило это давно – в эпоху развитого социализма. Ещё оставалось несколько лет до смерти Л.И.Брежнева. Министром внутренних дел СССР был Н.А.Щёлоков, председателем КГБ – Ю.В.Андропов, а министром обороны – маршал Д.А.Устинов.
Я же служил срочную в учебном подразделении на морском побережье Приморского края и на тот момент был сержантом - заместителем командира взвода. Наша часть являлась образцом воинских уставов и дисциплины (все-таки учебное строевое подразделение). И в это время в чью-то генеральскую голову пришла светлая мысль: зачислить в списки нашей части сверх установленного штата 120 военнослужащих срочной службы из различных воинских частей Дальневосточного военного округа и Тихоокеанского флота, замещавших должности мичманов-прапорщиков (начальников складов, мастерских, командиров низшего звена и прочее).

Объединяло их следующее –  все они были «залётчиками» и за самые разные воинские злоупотребления были освобождены от занимаемых должностей и в наказание сведены в общую воинскую команду, каковая и была удачно зачислена в списки нашей части. Их всех следовало бы привлечь к строгой ответственности, вплоть до дисбата, но допустимый лимит на количество нарушителей, вероятно, был уже превышен, поэтому решено было обойтись таким нестандартным способом – формально собрать их в одной воинской части и направить в длительную командировку до конца службы в соседний военный округ (а проще говоря – в ссылку в стройбат).

      Поэтому физически это воинство не появлялось в расположении нашей части и не представляло, где даже она находится. До окончания срока службы им всем оставалось по 6 месяцев. После зачисления в списки нашей части все они напрямую были переброшены как командированные в строительные части Сибирского военного округа в г.Новосибирске.
 
   Это была преамбула. Командир нашей части, получив распоряжение о нежданном увеличении численного состава на целую «фантомную» роту, некоторое время выражал своё отношение к этому в нецензурной форме, но как истинный старший офицер Советской Армии, был вынужден с этим смириться.
По действующим тогда законам, военнослужащий после освобождения от занимаемой должности в течение 3-х месяцев должен был получать прежний должностной оклад. Таким образом, всё наше новоприобретённое воинство имело право получить на руки примерно по 100 рублей каждый ( любой из них перед «залётом» получал максимальную для срочников сумму денежного довольствия – в среднем 30 рублей 80 копеек в месяц.. А так как все они фактически уже находились в  Новосибирске, перед нашим командиром возникла проблема - как практически обеспечить получение «нашими» бойцами положенного им денежного довольствия вдали от места постоянной дислокации. Необходимая сумма средств уже была перечислена на счёт части и раздражала своим присутствием начфина. Поэтому наш мудрый командир был вынужден направить в в Новосибирск дежурную команду в составе командира взвода лейтенанта Г. и меня.

Деньги (в сумме около 5 тысяч СОВЕТСКИХ рублей) лейтенантом Г. получены, ведомость на их выдачу личному составу заботливо заполнена начфином, выданы все необходимые ВПД (воинские перевозочные документы) для приобретения железнодорожных билетов. Чтобы не везти большую сумму денег
в кармане, их положили на аккредитив (даже в то время это было возможно в сберкассе). Дорогу описывать не буду (билеты в июле месяце являлись дефицитом, в Хабаровске по этой причине пробыли несколько дней), но примерно через 8-9 дней мы прибыли на вокзал славного города Новосибирска.

     Приехали около полуночи, но на улице было светло, как в "белые ночи".
Ещё до прибытия в Новосибирск мы выяснили, что 60 человек нашего вОйска находились в строительном полку в Северном микрорайоне Новосибирска, а остальные 60 - в военно-строительном отряде в Академгородке. Туда мы с вокзала и отправились. Доехали на такси. Военно-строительный отряд (ВСО) представлял собой ухоженную территорию наподобие территории пионерского лагеря с соответствующими деревянными одноэтажными казармами. Всё аккуратно, чувствуется хозяйская рука командира стройбата. К слову сказать, мне приходилось видеть много воинских частей (как строевых, так и ВСО) в Дальневосточном военном округе и сравнение было не в пользу последнего. Встретивший нас дежурный по части офицер быстро вник в суть нашего визита, но на нашу просьбу проводить к казарме с нашими воинами несколько смутился и загадочно порекомендовал провести ночь в комнате отдыха штаба их ВСО, что мы и сделали.
Следует отметить, что у наших воинов имелись и офицеры, которые в списках нашей части также не числились, так как являлись прикомандированными из неизвестных мне воинских формирований.
Как я позднее понял, офицеры нашего ограниченного контингента также являлись "залётчиками". Всё это стало известно позже, а пока мы с лейтенантом уютно устроились в комнате отдыха штаба ВСО в Новосибирском академгородке, где с точки зрения военного человека имелся максимум комфорта. О том, какие потрясения нас ожидают, мы ещё ничего не знали.....

Солнечным июльским утром, в 05.50 (чтобы успеть к подъёму) я и лейтенант Г. бодрым шагом по ухоженной и чистой дорожке территории ВСО Новосибирского академгородка двинулись к ранее указанной нам казарме, где должны были дислоцироваться 60 единиц личного состава нашей в/ч 7ХХХ2 прославленного Дальневосточного военного округа. Казарма внешне мало отличалась от других себе подобных и представляла собой одноэтажное деревянное строение (такие называли сборно-щитовыми). Наступило 6 часов утра (время подъёма), из соседних казарм выбегали и строились солдаты. В общем, наблюдалась обычная для этого времени обстановка, знакомая каждому служивому человеку. Но из нашей казармы не появился ни один человек. При более внимательном рассмотрении у входа в нашу казарму обнаружился прибитый гвоздями кусок оргалита рвано-округлой формы с коряво выведенными красной краской буквами "ОР ДВО". Позднее выяснилось, что это означало "отдельная рота Дальневосточного военного округа". Вошли внутрь с надеждой обнаружить дневального, но обнаружили в спальном помещении лишь десятка два армейских кроватей, придвинутых друг к другу в хаотичном беспорядке и 3-4 грязных матраца. Людей не было, зато на полу виднелось пятно от какого-то костра. Не сумев даже предположить, что произошло, мы обратились за разъяснениями к дежурному по части. Тот дипломатично пояснил, что бойцы "ОР ДВО" не входят в его компетенцию и рекомендовал дождаться их командира подполковника Ф. Нам ничего не оставалось, как ожидать не понятно чего у входа в казарму. Примерно в 7 часов откуда-то со стороны забора части появился обнажённый субъект, одетый лишь в плавки ярко-красного цвета, с явным запахом перегара. Остановленный нами, он пояснил, что как раз и является дневальным по роте и заглянул по случаю в казарму, чтобы что-то взять из своих вещей. Когда мы представились и объяснили цель нашего визита, субъект оживился и заверил, что обеспечит явку личного состава для получения денежного довольствия примерно "к обеду", так как весь народ "в городе по делам",после чего исчез, предварительно натянув на себя трико.

Около 8 часов утра появился хмурый подполковник в тёмных очках, которые не могли скрыть здоровенные синяки на его лице и тем более запах перегара. С трудом сфокусировав взгляд, он долго не мог понять, кто мы такие, а когда всё-таки сообразил, то открыл ключом комнату в казарме, гордо именуемую канцелярией и завёл нас вовнутрь. Из его путаных пояснений мы узнали, что у него в подчинении из офицеров есть ещё замполит и два командира взвода. Бойцы абсолютно неуправляемы, приходят и уходят по собственному усмотрению и занимаются, чем захотят. Так, за пару дней до нашего приезда несколько наших воинов спёрли где-то живых кур, ночью притащили их в казарму, разожгли на ДЕРЕВЯННОМ полу костёр и пытались их зажарить. Только своевременное вмешательство внутреннего наряда ВСО спасло казарму от уничтожения.

После этого подполковник попросил не выдавать денег бойцам, так как это приведёт к повальной пьянке. В это время подтянулись другие офицеры - замполит в звании капитана и один из взводных - младший лейтенант. Последнему на вид было лет 35, на его кителе имелся ромбик военного училища. Можно только представить, каким нужно быть "залётчиком", чтобы в таком возрасте дослужиться до такого звания. Вообще это единственный случай, когда в Советской Армии мне встретился кадровый офицер в звании младшего лейтенанта.

    Когда офицеры собрались, была избрана тактика выдачи денежного довольствия. Дверь в канцелярию оставили открытой, но перегородили барьером из двух письменных столов. Замполит устроился на стуле, положив рядом велосипедную цепь как личное оружие. Наш лейтенант Г. приготовил деньги и ведомость. Примерно к 14 часам собрался и личный состав, одетый во что угодно, кроме форменной одежды. Выдача происходила примерно так. Лейтенант Г. называл фамилию, боец подходил. Замполит изучал свой блокнот, позвякивая цепью и провозглашал примерно следующее: "Иванов! Ты такой-сякой, пропил вот это, украл то и причинил ущерб тем-то. Я с тебя высчитываю столько то рублей. Распишись."  Иванов расписывался, получал 3-4 рубля вместо 100 положенных и уходил восвояси. Часам к 16 процедура в Академгородке была закончена и мы с лейтенантом Г. почувствовали душевное облегчение. Но только отчасти, ибо вторая половина нашей доблестной ОР ДВО ждала нас на другом конце города в военно-строительном полку.

Итак, после исполнения своих обязательств в Академгородке, мы с лейтенантом Г. на автобусах с пересадками прибыли в Северный микрорайон  Новосибирска, достаточно быстро нашли место дислокации военно-строительного полка, где отбывали повинность оставшиеся 60 единиц нашей прославленной в/ч 7ХХХ2. Полк занимал типовые пятиэтажные казармы. Комплекс зданий образовывал закрытую территорию квадратной формы с плацем внутри. Поскольку это был всё-таки полк, хотя и военно-строительный, он имел все присущие ему атрибуты, в том числе гауптвахту с охранявшей её комендантской ротой. Вход на территорию подразделения преграждал внушительный кирпичный КПП, через который мы были пропущены внутрь без особых проблем после проверки документов и объяснения причин своего появления. Наши доблестные воины занимали расположение на 4 этаже казармы, в которой находилось положенное количество армейских кроватей с постельными принадлежностями, тумбочками и табуретами. При входе у тумбочки даже маялся живой дневальный в форменной одежде.

     Чистотой и блеском расположение не блистало, хотя совсем не напоминало ту картину, что мы видели в казарме  в Академгородке. В ходе расспросов дневального и ещё 3-х бойцов, находившихся в казарме нам стало ясно, что с воинской дисциплиной и тут не всё хорошо, по причине чего более 40 человек личного состава содержатся на полковой гауптвахте. Задачи по выдаче денежного довольствия нам никто не отменял, поэтому лейтенант Г. быстро связался с дежурным по части и вскоре мы уже находились в помещении гауптвахты. Арестованному солдату на гауптвахте не полагалось иметь при себе многого чего, в том числе и денег, поэтому перед нами вновь возникла проблема по выдаче денежного довольствия. После переговоров с командиром комендантской роты было принято следующее решение: каждого арестованного по списку денежной ведомости подводили к окошку в металлической двери ("кормушке"), через которое он ставил подпись в ведомости, после чего деньги забирал начальник караула "для последующей передачи арестованному после отбытия срока дисциплинарного ареста".

    Как осуществлялась на деле эта процедура, мне ничего не известно. Так как все претенденты на получение этого вида довольствия находились в одном месте, всё закончилось довольно быстро, и уже около 18 часов мы с огромным облегчением ехали в автобусе в направлении железнодорожного вокзала. Через пять суток мы успешно переступили порог КПП нашей части. Ничего не знаю о дальнейшей судьбе тех 120 военных из ОР ДВО. Помню только, что той же осенью в нашу часть прибыл нарочный  и привёз личные документы дембелей , в которые заочно внесли все необходимые записи об увольнении в запас и отправили нарочного обратно в Новосибирск. Если не ошибаюсь, документы привозил замполит ОР ДВО, любитель велосипедных цепей. Никто из нас больше в Новосибирск не ездил.

Происходило это 30 с лишним лет  тому назад, когда я служил срочную в одном из прибрежных посёлков Приморского края (в мотострелковой части). В конце декабря группа из нашей части в составе меня (сержанта-заместителя командира взвода), двух бойцов и старшего группы - прапорщика была направлена в командировку в штаб округа - Хабаровск для получения какой-то бланочной продукции и чего-то ещё (для перевозки и переноски груза и предназначались бойцы). В части получили командировочные удостоверения, ВПД (воинские перевозочные документы), положенное денежное и пайковое довольствие. Рано утром на пароме (примерно в 7 часов утра в 20-х числах декабря) мы прибыли на причал города Владивостока. Точно помню, что на календаре была среда (это важно). Паром отшвартовался по темноте (зима), мы вышли с мыслью, как провести время до отправления поезда до Хабаровска (вечером того же дня). На причале стоял армейский ЗИЛ-131 военной комендатуры, нас поманил мичман. Не чувствуя подвоха, да и вины за собой, мы вчетвером подошли к мичману, который без объяснения причин забрал документы у нашего прапорщика, и всех заставили залезть в кузов ЗИЛа. В общем, через 15 минут мы оказались на территории военной комендатуры Владивостока, которая и по сей день находится у разворотного кольца конечной остановки трамвая "Железнодорожный вокзал". Комендатуру построили на склоне холма и её территория состоит из трёх площадок, расположенных на разном уровне (одна выше другой). Меня с бойцами оставили на нижней площадке, а прапорщика куда-то увели (позднее выяснилось, что на среднюю площадку). Кроме нас, там были ещё человек 20 солдат и матросов, которых тоже похватали с улиц города, как и нас. Чуть позднее стало известно, что причиной нашего задержания стал приказ тогдашнего командующего Тихоокеанским Флотом о том, что СРЕДА - день боевой учёбы на флоте, а посему всяческое передвижение в городе любых военнослужащих запрещается. Из-за этого комендатура Владивостока по средам задерживала всех военных в городе, независимо от цели их появления.

К рассвету на нижней площадке собралось до сотни солдат и матросов, а на средней - около 40 прапорщиков, мичманов и офицеров. Занятие для всех было одно - 55 минут строевой подготовки, 5 минут - перекур, и далее - по кругу. Через три цикла строевой подготовки - 55 минут изучения корабельного Устава (опять же в строю, на улице при 18 градусном морозе под диктовку). При этом не имело значения, что ты служишь в армии, а не на флоте. Вот так мы и маршировали во славу КТОФ.

       В тот день к середине дня во дворе комендатуры собрали уже более двухсот военно-морских и сухопутных представителей разных видов и родов войск. Все плацы оказались буквально забиты людьми, поэтому невозможно было даже ходить строевым шагом, его просто изображали (голова строя упиралась в "хвост" колонны). С нами оказался военврач в звании майора медслужбы, который в форме ехал в отпуск, матрос - водитель ЗИЛ-131, который остановился у киоска купить сигарет (не заглушив при этом мотор ЗИЛа) и был схвачен патрулём, военный оркестр какой-то воинской части, который ехал в командировку транзитом через Владивосток (вместе с инструментом). Всё это воинство занималось тем, что я уже описАл выше. Впечатлениями мы делились во время ежечасных пятиминутных перекуров. Как было понятно, представители комендатуры не сидели без дела - они созванивались с войсковыми частями и вызывали их представителей. Со второй половины дня строй начал редеть - приехавшие представители забирали своих "арестантов". Но кто мог приехать за нами из другого гарнизона? Во-первых, просто не на чем, а во-вторых, в нашу часть никто не позвонил. В общем, часам к 18.00 мы остались вчетвером. Нас уже не заставляли маршировать и учить корабельный Устав, мы просто тупо сидели в "курилке" на улице. В 18.00 в воинских частях (и в военной комендатуре тоже) происходит смена суточных нарядов и караулов. И никому из последующих нарядов не хочется заниматься судьбой задержанных предыдущим составом. Совсем как в милиции - представьте, если новой дежурной смене достаются проблемные задержанные, оставшиеся от старой. И законных оснований для содержания нет, и просто отпустить - страшно. Напоминаю, что личные и командировочные документы отобрали только у нашего прапорщика, а у меня и бойцов они остались на руках и были в порядке. Поэтому после смены суточного наряда комендатуры мы на общем совете решили так: прапорщик идёт к начальнику новой смены (который его в лицо не знает) и заявляет, что он прибыл из части за нами по звонку из комендатуры. Он и пошёл. У него потребовали документы (которые были ранее у него отобраны). Прапорщик заявил, что он прибыл за нами уже пару часов назад, сдал документы помощнику коменданта. После недолгих поисков документы были обнаружены в ящике стола.

Ещё такой момент - среди двух наших бойцов был Вадим, призванный из подмосковного Пушкина. Его тётя в то время была начальником Управления торговли Приморского крайисполкома. В то время это было настолько круто, что её должность в фактической табели о рангах стояла на втором-третьем месте после должности первого секретаря краевого комитета КПСС. Вадим весь день канючил, что если бы он позвонил тёте, то вопрос с нами был решён в пять минут. Так бы, наверное, и было, но кто бы нам позволил звонить из комендатуры, а мобильников тогда не существовало.

И вот - представьте картину: конец декабря, время около 22 часов, город Владивосток. Мы - четверо военнослужащих, которые последний раз ели вечером предыдущего дня, выходим из военной комендатуры. Наш поезд в Хабаровск давно ушёл, билеты пропали. Денег мало, ночевать негде, ближайший паром в часть через сутки. Добираемся до первого телефона-автомата, Вадик звонит тёте. Буквально через 15 минут в условленное место подъезжает тётя на чёрной "Волге" с номерами приморского крайкома КПСС. Мы вчетвером втискиваемся на заднее сиденье. Тётя везёт нас в гостиницу "Владивосток" (самая крутая и новая в то время). Свободных мест, естественно, нет. В холле мается куча разного командировочного люда. Но тётя подходит к администратору и под бронь крайкома КПСС мигом получает для нас два номера (одно и двух местный). Племянника забирает с собой, нас её "Волга" везёт в дежурный магазин (работал до 23 часов), где мы набираем еды и берём пару бутылок водки. "Отрываемся" в гостинице по полной. Представляете, горячая вода, ванны с финской сантехникой и никаких патрулей! Живём за счёт приморского крайкома в гостинице двое суток. По истечении этого времени тётя привозит племянника обратно, и мы бодрым шагом идём по центральной улице Ленинской (теперь Светланской) на причал к вечернему парому. Во встречном направлении  по другой стороне видим военно-морской патруль. Делаем вид, что не заметили (улица широкая). Начальник патруля посылает к нам молодого матросика. Мы тем временем ускоряем шаг. Матросик нас догоняет и говорит, что мы должны подойти к начальнику патруля. Наш прапорщик (сквозь зубы) говорит матросику - пошёл на @уй. Пока тот соображает, пока бежит к своему начальнику, мы ускоряемся ещё сильнее и ныряем в ближайший проулок в направлении Корабельной набережной. В общем, во второй раз нас не поймали, мы по темноте успели заскочить на свой паром и благополучно вернуться в часть.
  В последующем в СРЕДУ никто во Владивосток старался не попадать…

Происходило это поздней осенью 1992 года. Я тогда был сотрудником уголовного розыска, но находился в отпуске. Зная об этом, ко мне обратился дальний родственник (какой-то там зять тётки). Он к тому времени бросил работу инженера на судоремонтном заводе и окунулся в пучину предпринимательства. Частные предприятия росли как грибы, вот и родич вошёл в число учредителей совместного предприятия с Южной Кореей. На базе производственных помещений почившего в бозе советского автотранспортного цеха они в рамках нового СП планировали чего-то ремонтировать (хотя позднее остановились на оптовой торговле, а через пару лет СП развалилось). Но рассказ не об этом.

Новому СП требовалось сформировать уставный капитал. С российской стороны это были здания и сооружения, а Корея должны была поставить определённое количество автомобилей своего производства для последующей реализации в России (вырученные от продажи деньги и стали бы основой их взноса).

Сказано – сделано. Корейцы отправили морем партию автомобилей в наш легендарный порт Находка. Дело оставалось за малым - получить машины в порту и перегнать их в Хабаровск (по трассе это примерно 900 км). Сложность заключалась в том, что в той партии одних только легковых машин было около 40 штук, плюс несколько микроавтобусов, микрогрузовиков, а также десятка полтора больших автобусов «Хюндай», то есть перегонщиков требовалось много и сразу. На роль одного из них и пригласил меня родственник. Он занимал в СП должность какого-то «президента» или «гендиректора». Взял это в кавычки, потому что меня всегда смешило желание новоявленных  капиталистов называться громкими именами. В дальнейшем родича буду называть Михалычем. Михалыч и ещё один «президент» этого же СП, которого назову Николаич (кстати, я до сих пор не знаю, кто из них двоих в СП был «генеральнее») должны были выехать в Находку с запасом по времени до прибытия парохода с машинами.
Сразу уточню, что пароходом на ДВ называют любое судно, перевозящее машины по морям-океанам. Поэтому критерием «свежести» авто являлась фраза: «машина только с парохода». В нашем случае пароходом был сухогруз под названием «9 мая 1945 года».
Итак, дня за четыре до предполагаемой даты прихода судна в порт Михалыч, Николаич и я выехали поездом в Находку. Там я бывал и ранее, поэтому просто интересно было ещё раз посетить знакомые места. Шли последние дни октября, в нашем городе уже выпал небольшой снег, но в Находке ещё сохранялись остатки лета. Даже листва не вся опала, днём было градусов 15 тепла, да и ночью термометры не переходили нулевую отметку.
«Президенты» решали свои коммерческие вопросы,  я то болтался с ними, то бродил по городу самостоятельно. Выяснили, что 1 ноября во второй половине дня наш пароход должен прибыть в порт, поэтому по телефону была дана команда основному составу перегонщиков прибыть поездом в этот же день. По расписанию поезд приходит в Находку в полдень, поэтому вроде всё срасталось нормально.

Поезд пришёл вовремя, мы встретили свою команду, в которую собрали всех, кто имел водительские удостоверения. Публика было разношёрстной, не все даже знали друг друга ранее (я так вообще был знаком только с «президентами»). Примерно от половины приехавших  заметно разило перегаром (разве российский мужик выдержит «на сухую» полсуток в поезде). Но делать нечего – нужно встречать пароход. Не знаю, как сейчас, а тогда везде и за всё в порту брали деньги (причём по умолчанию только зелёные бумажки с портретами уже настоящих Президентов известного всем иноземного государства). За пользование причалом цена рассчитывалась за погонный метр длины судна. Помню, что наш пароход в длину был 106 метров, а вот цену за метр подзабыл – то ли 10, то ли 20 долларов.
Вторая половина дня подходила к концу, а парохода всё не было. Михалыч с Николаичем  по очереди мотались в диспетчерскую, где им обещали «вот-вот подойдёт». Часам к пяти вечера пароход появился в поле зрения, но не доходя до причальной стенки метров 100, остановился на якоре. «Президенты» суетятся, шелестя пачками зелёных ассигнаций. Оплатили за причал по таксе, дали 50 долларов крановщику портового крана, сколько то там диспетчеру порта и кому-то ещё. Деньги проплачены, судно по-прежнему стоит на рейде. Тут на причале появляется красненькая Honda-City с экипажем из двух упитанных сержантов транспортной милиции. Вальяжные такие парни, с новенькими радиостанциями Моторола (у нас тогда таких ещё и близко не было). Предложили охрану. Нужно отметить, что всё время, пока ждали пароход, на причале болтались десятки личностей, внешний вид которых совершенно определённо говорил о их принадлежности к местным бандитам. Они заводили разговоры с нашими мужиками, интересуясь предметом наших ожиданий. Узнав, что машины ждём корейские, обычно теряли к нам интерес (Приморье предпочитало марку Made in JAPAN).

Николаич предложение транспортных милиционеров об охране отверг: по причалу бродило с полсотни наших похмельных мужиков, такая «золотая рота» сама справится, с кем угодно. Наряд на Хонде удалился. Пароход тем временем швартоваться не спешил. Примерно через полчаса сержанты вернулись. Снова вопрос: «Охрана нужна?». До «президентов» что-то стало доходить… Один из них куда-то сбегал, и вернулся информированным. Транспортные сотрудники стали богаче на неизвестную мне сумму в долларах, и свершилось чудо – пароход пришвартовался. Был уже достаточно поздний вечер, выгрузка шла при свете прожекторов. Одиннадцать огромных автобусов заняли почти весь причал, а между ними втиснули полсотни машин поменьше. Стало негде не только ездить, но даже ходить. 
Капитан порта через посыльных требует максимально быстро освободить причал (на рейде ожидают другие пароходы). Но сдвинуть с места корейские автобусы было  невозможно – НИ ОДИН из них не заводился, а при неработающих моторах пневмотормоза  намертво удерживали колёса, так что даже оттащить на буксире  возможности не было. Легковые машины хотя бы заводились, наша толпа расселась по ним и грелась в салонах (на улице температура понизилась градусов до 4-х пока ещё тепла. Лично мне достался ДЭУ-Принц середины 80-х годов выпуска (точная копия немецкого Опель-Рекорд того времени). Все легковушки использовались в Корее как такси, магнитолы выломаны, резина летняя и практически «лысая». Оживившиеся было к моменту выгрузки слонявшиеся по причалу бандиты  изучили внимательными взглядами все эти самодвижущиеся аппараты, не усмотрели никакой своей коммерческой выгоды   и даже посочувствовали нам.
К середине ночи представители порта уже сами готовы были отсыпать нам зелёных бумажек, лишь бы мы поскорее освободили территорию. Но сделать реально никто ничего не мог. До утра просидели в машинах, дожигая остатки корейского топлива в баках. На рассвете кто-то из боссов смотался в местный автобусный парк и вернулся в сопровождении красного автобуса Икарус, на бортах которого крупными буквами сияли жёлтые надписи «Реаниматор». Шутники с автопарка так назвали свою «техничку».   
Утро выдалось хмурым. «Реаниматор» довольно успешно справлялся с задачей, запуская дизели автобусов один за другим. Так как пускаться в путь на этих монстрах было небезопасно, боссы решили оставить большую технику на хранении в местном  автобусном парке (за зелёные бумажки), а позднее перевозить их жд транспортом, что позднее и было сделано. Когда автобусы убрали с причала, было уже часа три дня. Таможня «дала добро» на выезд  часа в четыре, и к огромному облегчению портовых властей наша колонна стала покидать  пределы порта. На выезде бандиты махали руками, желая счастливого пути.

К моменту выезда начал накрапывать мерзкий осенний дождик. На календаре – 2 ноября 1992 года. При такой погоде ещё до сумерек видимость была отвратительной, а темнело  быстро. Изначально предполагалось идти одной общей колонной, но затея рухнула сразу. Народ разношёрстный, плохо управляемый. Собрались все на заправке при выезде, а дальше кто сразу по газам, кто замешкался. В общем, колонна сразу рассыпалась на мелкие группы. Как позднее выяснилось, одна группа из 6 машин, не зная дороги, помчалась в противоположную сторону, дав лишний крюк километров в 150. Но всё это стало известно гораздо позже, по прибытии домой. Сотовой связи тогда просто не существовало, носимые радиостанции являлись ещё недоступной роскошью. Самое плохое было в том, что у водителей не было никаких документов на управляемые ими машины – в единственном экземпляре существовал только коносамент с общим списком всего транспорта, находившийся у Николаича.  Представьте себя на месте инспектора ГАИ, которому на глаза попадётся машина малоизвестной марки без номерных знаков и безо всяких документов на неё.
Я сам оказался в группе из трёх легковушек, микрогрузовичка и микроавтобуса. Потихоньку пилим уже по темноте. Дождь сменился снежком, стало скользко (резина то «лысая»). Возле города Артёма уже тогда была дорожная развязка: налево – Владивосток, направо – путь в Хабаровск. К ней наша группа подъехала  в полночь. Развязка отлично освещена, всё видно. Вдруг откуда-то сзади выскакивает японская иномарка без номеров, за ней следом ещё одна. Это были уже артёмовские бандиты. Они что-то там жестикулировали, делая знаки остановиться. Обычная дорожная банда, которых в те годы там были десятки. Но бандиты не учли погоду, их головной автомобиль закрутило по дороге (они неслись гораздо быстрее нас) и тут же выбросило к отбойнику. Второй полетел следом.Обе юзом унеслись в снежной пыли вниз по радиусу развязки, и больше мы их не видели. Я в группе ехал последним, когда бандитские машины нас обгоняли, мы сбросили скорость почти до пешеходной. Вижу – наш головной микроавтобус вдруг плавно боком съезжает к отбойнику и останавливается. Остальные тоже пытаются остановиться, и тоже боком к отбойнику. У меня машина с автоматической коробкой (единственная в той партии), поэтому останавливаюсь следом без особых проблем. Выхожу и …. сразу падаю. Прошедший дождь на морозе превратился в стекло, а сверху его посыпало свежим снежком. Даже стоять на таком катке было проблематично.
Примерно час у нас ушёл на то, чтобы съехать с этой развязки (там всего то несколько сотен метров). Руками выталкиваем очередную машину от отбойника на дорогу, та едет метров 30 и снова к отбойнику. В конце концов выехали с развязки. Дорога не перестала быть скользкой, но уже не было крутых спусков-подъёмов. Часа в четыре ночи въехали в Уссурийск, там в вокзальном буфете выпили «кофе» (если это можно так назвать). Я решил подождать Михалыча, так как знал, что он позади и наверняка завернёт на вокзал. Остальные поехали дальше без меня (я им не командир). В ожидании подремал за рулём, через часок на своих машинах подъехали оба «президента». У Николаича случилась неприятность – перестал работать отопитель. Он подъехал уже почти замороженный. Пришлось отдать ему свой овчинный полушубок. Сам остался в свитере, но в моей машине было жарко. Пока отогревали Николаича суррогатным кофе, наступило утро. Снег уже вовсю валил хлопьями, да и мороз зашкалил за 20 градусов (Уссурийск – это не Находка, от моря уже далеко). Напялили на Николаича мой полушубок, подобрали ему шапку-ушанку, завязав шею шарфом, так и поехали. Представляю, какой «комфорт» он чувствовал – стёкла то пришлось опустить, иначе они мгновенно покрывались инеем от дыхания.

Был рабочий день, на трассе полно машин, в том числе большегрузов. Даже на минимальной скорости каждый из них поднимал облако снежной пыли, полностью закрывавшую обзор. Так и ехали со скоростью километров 20 в час. По пути заметили в кювете одну из наших машин. Остановились, с помощью попутного грузовика вытащили на дорогу. К слову сказать, на трассе никто из незнакомых водителей не отказывал в такой помощи и не требовал денег. Позднее выяснилось, что абсолютно каждый из наших перегонщиков хотя бы раз, но «улетал» с дороги. Со мной такое произошло один раз в середине того дня (это вроде было уже 3 ноября). Ехал за поднявшим пургу грузовиком, почти вслепую, под снегом зацепил бровку асфальта. Дальше короткий полёт и – темнота… Машину просто выбросило в сугроб метра за четыре и засыпало снегом, двигатель заглох. Вылез, очистил стёкла, осмотрелся, запустил мотор, который завёлся сразу. Пока возился, подъехал Михалыч. Вместе остановили «зилок» и выдернули мою машину на дорогу. Так и «пилили» весь день 3 ноября, то отставая, то нагоняя друг друга. К ночи доехали до Лучегорска, где находится знаменитый на весь ДВ и известный всем перегонщикам стационарный пост ГАИ, являющийся «воротами» Приморья. Естественно, что там уже находились десятка полтора наших машин, которые остановили инспекторы (все машины ведь без документов). Сначала парни из ГАИ имели серьёзные намерения «всех арестовать», но машины то прибывали и прибывали. Мест для стоянки возле поста предусмотрено максимум на 5-6 машин, а нас часам к двум ночи собралось уже с полсотни. Мы полностью парализовали трассу (как ранее причал в порту). Гаишники куда-то звонили, с кем-то что-то согласовывали, но в третьем часу ночи плюнули и в абсолютно непечатной форме пропустили всех с напутствием «на глаза не попадаться». К тому времени снег перестал, а мороз усилился. Но оставшиеся 250 км я легко проехал часа за три, в седьмом часу утра въехав в гараж совместного предприятия.
Оставшиеся перегонщики тянулись до середины дня 4 ноября. Подсчитали потери – несколько разбитых фар и задних фонарей, гнутые фартуки ( в том числе у моей машины), но доехали ВСЕ, кроме одного. Этот неудачник на машине Хюндай-Престо получил мощный удар сзади, не доехав километров 60 до места назначения. Причём виновником аварии был пьяный мотоциклист на «Урале» (это в 30-градусный мороз). Через сутки разбитый Хюндай притащили в гараж на буксире.
Насколько знаю, потом был ремонт и обслуживание всего этого неликвида, который за год всё-таки распродали.
На этом и закончилось моё случайное знакомство с первым этапом российского капитализма.

Эта история начиналась с обычного  материала проверки и длилась около года. Уже очень давно мне поручили рассмотреть обращение гражданки по имени Тамара Петровна. Она по почте прислала заявление, что неизвестные проникли в её квартиру. Было ли что при этом похищено, из заявления понятно не было. Тогдашний УПК определял максимальный срок на процедуру проверки заявления (сейчас это называется доследственной проверкой) в десять суток, по истечении которого нужно было либо возбудить уголовное дело, либо отказать.
Тамаре Петровне на тот момент исполнилось 45 лет, она занимала ответственный пост главного бухгалтера одного из региональных госучреждений культуры московского подчинения. Проживала одна в двухкомнатной квартире тогда ещё достаточно новой девятиэтажки в центре.
Предварительно созвонившись, приехал домой к заявительнице. Успел только представиться, как тут же был препровождён к серванту, за стеклянными дверцами которого стояла шеренга стандартных рюмок-бокалов из хрусталя. Оказалось, это и было «местом происшествия».
Тамара Петровна указала на один из бокалов и пояснила, что именно он явился причиной обращения в органы (как впоследствии оказалось, не только внутренних дел). У бокала сбоку был отломан кусок, который и лежал внутри самого бокала. Судя по налёту пыли, лежал там уже давно. Далее последовал длинный рассказ о том, как это могло случиться. Всё пересказывать не буду (да и не помню). Вывод Тамара Петровна сделала один – кто-то в её отсутствие проникает в квартиру. А отсутствовать она может не только в течение рабочего дня, но и более продолжительное время – ей часто приходилось ездить в столицу в своё Министерство культуры. Вот после  последней длительной отлучки она и обратила внимание на это бокал.
Уже в середине её повествования я понял, что имею дело с психически ненормальным человеком. Но всё равно – осмотрел дверь, замки, взял подробное объяснение от самой заявительницы, посетил и опросил соседей. От последних узнал, что Тамара Петровна  никогда не была замужем, не имеет детей, ведёт замкнутый образ жизни, ни с кем из соседей не общается.

На следующий день связался с городским психдиспансером и выяснил, что Тамара Петровна среди его пациентов не значится. Зато очень даже значится в членах КПСС и даже является членом бюро горкома партии. «Дело с бокалом» приобретало политическую окраску.
Тем не менее, в установленный срок я с чистой совестью вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по п.1 ст.5 УПК РСФСР (за отсутствием события преступления).
  Недели через три мне отписывают очередное заявление Тамары Петровны, поданное ей на этот раз в УКГБ. В этом заявлении упоминался не только злополучный бокал, но и высказывались подозрения, что за его владелицей следят иностранные спецслужбы, подсматривая в окно (между прочим, на седьмом этаже).
Преемники Феликса Эдмундовича явно всё поняли правильно, но выбросить это заявление просто в урну не могли и направили по принадлежности в наше ведомство. Тут я понял, что в эту историю влип надолго. Так как мне совершенно случайно выпала честь рассматривать первое заявление Тамары Петровны, то можно было быть уверенным, что и все последующие попадут ко мне же. Вновь навестил Тамару Петровну у неё дома, изобразил осмотр места происшествия и сел с ней разговоры разговаривать. Она поведала, что с дома напротив нередко видит зелёный огонёк, который якобы является направленным лучом и целится на окна её квартиры. А в последние дни встречные мужчины как то странно смотрят, не иначе, следят.

Ухватился за последнюю фразу и перевёл разговор в то направление, что мужчины могут просто смотреть на Тамару Петровну как на привлекательную женщину. Она тут же смутилась, даже глазки потупила и с надеждой произнесла: «Вы серьёзно так думаете?». Понятно, что пришлось включить всю полноту фантазии и выдать массу комплиментов. При этом нужно было оставаться серьёзным и доброжелательным. Не знаю, как это выглядело со стороны, но оценить было некому. Временно успокоив пациентку (тьфу, гражданку заявительницу), в раздумьях отбыл в свои пенаты готовить очередное постановление об отказе в ВУД.
Психически ненормальные люди были, есть и будут всегда. Но в СССР этот вопрос решался проще, нежели сейчас. Очень часто шизофрения внешне проявлялась таким вот эпистолярным образом, когда больной человек забрасывал все возможные инстанции длиннющими жалобами и заявлениями, лишёнными всякого смысла. Если больной состоит на учёте, то просто берётся справка от врача о диагнозе, и каждое такое заявление без проверки списывается в архив с приложением копии такой справки. Если же пациент ещё не известен психиатрам, то он доставляется в специализированное медучреждение вместе с копиями всех его письменных «произведений», психиатр всё это изучает, ставит диагноз и берёт на учёт. Что следует далее – написал выше.
Но Тамара Петровна то была не простой домохозяйкой или инженером на фабрике, а занимала достаточно высокую номенклатурную должность, в том числе и в аппарате КПСС, чья руководящая роль была закреплена в Конституции 1977 года. Разве такой человек может быть психически ненормальным?
В общем, «эпопея» продолжалась. Тамара Петровна с периодичностью раз в месяц-полтора строчила заявления во все возможные инстанции, которые в итоге оказывались на моём столе. По каждому было необходимо собрать определённый объём макулатуры и вынести постановление об отказе в ВУД. Прокуратура строго следила за формой, хотя прекрасно понимала содержание. При этом я накапливал материал из копий её заявлений, объяснений свидетелей в отдельную папочку.

Наступала зима. От Тамары Петровны поступило очередное заявление, на этот раз о попытке изнасилования. Из него следовало, что ранним утром (в сумерках) неизвестный набросился на неё прямо на улице возле дома и попытался осуществить гнусное насилие. Нападавший был отбит и позорно бежал. Потерпевшая требовала «найти, поймать и наказать». Вообще изнасилования как состав преступления были подследственны следствию прокуратуры.  Пошёл к райпрокурору как бы посоветоваться, прихватив всё, что накопил к тому времени по Тамаре Петровне (втайне лелея мысль спихнуть заявление им). Переговорили. Прокурор тоже всё правильно понял (не дурак), но дал одно указание - отыскать «насильника», после чего принять решение, и один совет – поставить Тамару Петровну на учёт к психиатру (от чего всем станет легче). Последнее я понимал и без прокурора.
«Насильника» я всё-таки отыскал. Им оказался подполковник погранвойск (входивших в КГБ СССР), которому не повезло проживать в одном доме с Тамарой Петровной. До этого он её и знать не знал. А дело происходило так. Рано утречком офицер вышел из дома и по протоптанным следам на свежевыпавшем снежке бодрым строевым шагом направился к автобусной остановке. Но он тогда не знал, что минутой раньше из этого же подъезда вышла Тамара Петровна, которая шла по этой же тропке. Подполковник бдительность потерял, а Тамара Петровна – нет. Она слышала хрум-хрум от чужих шагов сзади и сразу поняла – это за ней. Свернула за угол, и остановилась в ожидании, приготовив свой дамский ридикюльчик довольно внушительных размеров в качестве оружия. Офицер повернул за угол и налетел на поджидавшую его «потерпевшую».Та с ходу нанесла бедному подполковнику несколько ударов по голове своей сумочкой весом так килограмма четыре, при этом вопя на всю округу.  Такого не вынес даже подготовленный пограничник и позорно бежал.

Не буду рассказывать, как неприятно было офицеру вспоминать этот эпизод. Никаких претензий к соседке он предъявлять не намеревался, желая лишь одного – чтобы этот казус не приобрёл огласки. Подполковник признался, что впервые в жизни попал в столь идиотскую ситуацию. В общем, по результатам появился очередной «отказной», а заветная папочка пополнилась новым содержимым.
Тут припомнил ещё забавный эпизод, произошедший ещё до «изнасилования».
Осенью УВД проверяла комплексная бригада генпрокуратуры (что-то там насчёт соблюдения законности). Наш отдел располагался в центре, и ни одна подобная комиссия ещё не прошла мимо (зачем ходить далеко, когда можно близко). В общем, в кабинет нашей группы прибыл заместитель гепрокурора РСФСР в сопровождении нашего генерала (начальника УВД) и пары клерков помельче. Мы втроём стоим навытяжку, давая на сановные вопросы нужные, отработанные заранее годами ответы. И в этот момент в кабинет врывается Тамара Петровна, находит меня взглядом и громко объявляет: «Ко мне в квартиру ОПЯТЬ залезли!». У замгенпрокурора аж уши зашевелились как локаторы (такая неожиданная возможность проверить реакцию ОВД на заявление гражданки). Мгновенно отвечаю «Сейчас же выезжаем!» и обращаюсь к генералу за разрешением. И генерал, и прокурор одобрительно кивают. Наверное, первый и единственный раз я был благодарен Тамаре Петровне за её появление.

Заявления от Тамары Петровны продолжали поступать с завидной регулярностью. Я решил навестить её руководителя. Им оказался довольно пожилой дядька лет за 60, заслуженный человек, ветеран войны. Узнав о цели моего визита, он тут же велел секретарю никого к нему не пропускать, пока мы не закончим разговор. Уже с первых его слов стало понятно, как достала его Тамара Петровна. Оказывается, у неё было два высших и одно средне-специальное образование, она в уме считала-делила-складывала шестизначные числа не хуже современного компьютера и знала бухгалтерию от и до. Но отклонения в психике все замечали давно. По секрету начальник рассказал, как на годовой балансовой комиссии в Министерстве культуры в присутствии замминистра и нескольких десятков чиновников рангом ниже Тамара Петровна громогласно обвинила его в … сексуальных домогательствах. Скандал замяли, но осадок остался. И шеф теперь не знал, чего ожидать от своего главбуха и что вообще с ней делать. Ветеран рассказал, что после общения с ней глотает валидол и страдает бессонницей. С большим трудом я уговорил его изложить всё это  на бумаге.

Папочка с характеризующим материалом стала довольно объёмной, поэтому решил наведаться к психиатру. Встретились, всё ему рассказал, ознакомил с бумагами. Общались часа два. В итоге врач выдал мудрёный диагноз, из которого я понял только слова «шизофрения». «паранойя», «синдром». Видя, что я не совсем понимаю смысл, спец изложил это попроще. Я понял так, что в случае с Тамарой Петровной нарушились природные законы. Она юность и молодость потратила на образование в ущерб обычной личной жизни, а для любой женщины радость семьи и, особенно, – материнства является фундаментом нормальной психики. Фундамент нарушен – нарушается и психика.

С учётом всех обстоятельств врач пояснил, что Тамара Петровна нуждается в стационарном обследовании, для чего её следует доставить к ним даже принудительно.

   Договорились так: в оговоренный день я приглашаю Тамару Петровну к себе в кабинет под любым предлогом (а их было полно) и звоню в психдиспансер, откуда за ней отправят специализированную «скорую». При этом решил сообщить Тамаре Петровне, что её нужно спрятать от агентов влияния (у неё как раз начинался очередной пик жалоб) при помощи наших переодетых сотрудников. Просто не хотелось цирка в наших стенах, так как такие больные могут отчебучить что угодно при слове «психбольница».
   Наступил тот день. Тамара Петровна пришла вовремя и стала рассказывать (как давнему знакомому) о своих новых «открытиях». Выбрав паузу, я оставил её под присмотром коллеги и вышел позвонить из соседнего кабинета в психлечебницу. Там с готовностью ответили и я ещё раз напомнил, чтобы они при появлении не брякнули лишнего, пока не усадим пациентку в машину.
Но у санитаров своё оперативное мышление. Такая картина: стук в дверь и на пороге появляются двое мрачных амбалов в белых халатах, «одинаковых с лица», как две капли похожих на актёра из комедии Меньшова про поиски бриллианта, когда детина в белом халате въезжает на трамвае в витрину пивбара и спрашивает:  «Пиво холодное?». Но этих пиво не интересовало, вопрос звучал так: «Кто психбригаду вызывал???». Реакция Тамары Петровны последовала мгновенно – она буквально взвыла и бросилась на меня, сверкая взором, как паяльная лампа. Нужно отдать должное – санитары перехватили её тут же и потащили на выход. Весь маршрут сопровождался криками и визгом.
Так Тамара Петровна попала в стационар, где пробыла две недели.
По выходу она написала жалобу в прокуратуру уже на меня лично за «произвол» и что-то там ещё. Но у меня на руках появилась официальная справка с её тем самым сложнопроизносимым диагнозом. А со справкой ничего не страшно…