Будучи старшим лейтенантом, окончившим Каунасскую спе-циальную школу милиции, я работал инспектором Загорского угрозыска, и как все, примерно раз в неделю дежурил при дежурной части, разбирая происшествия, преступления, семейные разборки… Выезжали на вызовы: оперуполномоченный, если требовалось - участковый, в редких случаях, если было что-то серьезное, - следова-тель.
А опер был во всякой бочке затычка. Тогда он назывался инспектором уголовного розыска, как во французских фильмах с Делоном или Бельмондо.
Как-то на исходе лета 1978 года, когда я подал документы в Академию МВД, и готовился к сочинению, выпало мне дежурство. Накануне первого экзамена.  Дежурство было спокойным, такое хорошее, тихое. Преступлений тогда было гораздо меньше, чем сейчас. Два или три раза за сутки съездил на происшествия, а к утру, когда надоело сидеть в кабинете, спустился в дежурную часть и читал какой-то журнал.
   И вот в «дежурку» вваливается совершенно невменяемый гражданин. Трясется, заикается, что-то бормочет.
   Выхожу, говорю: «Уважаемый, здравствуйте». Такая у меня присказка всех называть «уважаемый».
   А он: «Говорящая голова, говорящая голова!» Мы пе-реглядываемся с дежурным, мол, готовый пациент в «Ка-щенко». Дежурный тоже выходит, спрашивает, что за го-лова.
   «В лесу говорящая голова!»
   Смотрим, человек, хоть и не в себе, но вроде не пьяный:
   -Где? – спрашиваем.
   -Недалеко от Наугольного.
   Дежурный чешет затылок: надо бы посмотреть, что та-кое. Может инопланетяне?
   - Поехали скорее – заикается пришедший. – Там - го-ворящая голова!
А мы проверяли любые звонки, отвечали на все вызовы, никого не «отшивали». Время было правильное, добрее, чем сейчас.
Зову водителя, садимся в «уазик», поехали.
   По дороге спрашиваю: - Что ты в лесу-то делал?
   - Должны грибы пойти. Хотел насобирать...
   У меня экзамен в десять утра. Время: четыре. Успею, думаю, к восьми на электричку.
   Приехали в Наугольное. Сказал водителю, чтобы сидел в машине. У нас машину оставлять не положено. А с мужичком этим отправились в лес.
   Шли-шли. Он уже забыл то место. Заблудился немножко. Предложил ему разойтись метров на двадцать. Идем. Я думаю о теме сочинения. Ни в какие «говорящие головы» не верится. И вдруг душераздирающий крик!
   Ломанулся через кусты, заросли…  Смотрю, небольшая полянка, окруженная лесом. Чистенькая такая, травкой поросшая, уже и первые опавшие листочки на ней.    А посередине – человеческая голова. И глазами моргает. Я оторопел. Это было настолько жутко! К тому же голова открыла рот. Но молчит. Мелькнула дикая мысль: «Что же она не говорит?»
   Потом до меня доходит, что эта лужайка - бывшее озерцо, высохшее и ставшее болотом. В это болотце про-валился обыкновенный мужик, никакой не инопланетянин, и надо памятник ставить ночному посетителю, что мы туда приехали и его нашли. Мой спутник тоже начинает по-нимать, что мистики тут нет.
   Что делать? Инструментов никаких. Один пистолет у меня. Наломали слеги. Положили. Подползли. Вытащить не получается. А мысль работает. Я удивлялся потом, как сообразил. До сих пор горжусь собой.
   Рядом росла береза. Молодая, тонкая. Говорю: «Об-кладывай его слегами, я полезу на березу». Сняли мы ремни. Брюки сваливаются. Пришлось тоже снять. Прыгаем в одних трусах.
   Залез на березу, она под моей тяжестью до этой головы согнулась. Мой напарник дотянулся, подает ремни, которыми мы обвязали «утопленника», я привязываю их к веткам. Спрыгнул. Думал, сейчас, как пробка из бутылки рванет. Не тут то было.
   Две лесины ему под мышки засунули. Бревнышки подло-жили, чтобы как рычагами действовать, и он начинает появляться…
Такой хлопок! Что там шампанское! И «утопленник» висит на березе. Совершенно черный от грязи, голый, без соз-нания. Я опять лезу на березу, склонили мы её к месту, где посуше. Отвязали.
   Машина километрах в двух. Ну, что? Опять начали ло-мать палки. Двумя ремнями связали подобие носилок, по-ложили болезного. Прикрыл наготу его кителем, сам в трусах остался, и пошли. Долго несли. Место поганое, заросшее. Мужик крупный, грязью облепленный. Тяжело было.
   Вынесли к «уазику». Связался по рации: «Скорую помощь сюда, немедленно!» 
В районе старого кладбища встретились, перегрузили его в «скорую». Смотрю на часы: одиннадцать утра.
   Ни о каком экзамене речи быть не может. Приехали. Взял справку, что участвовал в ответственной операции.
   Не допустили меня в тот год до экзаменов. Сказали, что таких справок видели миллион.
   ...Я многих спасал: и висельников, и из воды отка-чивал… Но случай с «говорящей головой» был один такой. Мы, конечно, узнали, что это был майор из военного го-родка, расположенного поблизости.  Что-то с ним случи-лось, заболел или расстроился…, пошел в лес, заплутал, и угодил в трясину. Врачи майора выходили. К нам приезжала его мама, благодарила.
А мы благодарностей не ждали. Милиция не за благодар-ности работала. Я это понял в свое первое дежурство.

Когда в 1969 году призвали в армию, был я, что на-зывается, «отвязный пацан». В пятнадцать лет устроился на «Скобянку» в 35-ый цех намотчиком трансформаторов.
   Четыре года работал на заводе, учился в вечерней школе и подрабатывал киномехаником в «Юности». Этот кинотеатр был наискосок через дорогу от нынешнего «Вечного огня».
   В общем, по тем временам я имел неплохое представ-ление об электрике, механике, к тому же - водительские права.
   И призвали меня в войска связи на Западную Украину.
   В армии я два года прослужил водителем. И у командира части тоже.
Мне нравилось в армии. К тому же, я очень люблю порядок. Когда демобилизовался, долго не задумывался куда пойти, чтобы порядок обеспечивать.
   Вернулся домой 17 июня 1971 года, а через день пришел в милицию. «Возьмите на работу». Приняли в патрульную-милицейскую группу (ПМГ).
   И вот лейтенант Женя Давыдов и я, рядовой – водитель, отправились на патрулирование. Женя был очень крупный мужчина, балагур и весельчак. Но кулаки - с мою голову в шляпе, если нахмурится – у всех дрожь в коленках.
   Поехали мы по городу. Меня поначалу немножко трясло, а он давай анекдоты рассказывать, шутит, смеется, и стало мне легко и спокойно.
   Так весело мы поворачиваем с проспекта Красной армии к вокзалу, там никакого университета не было, а только школа №1 имени РККА да школа КИМ, и слышим леденящие вопли: «Помогите! Убивают!»
   Смотрим, по тротуару мимо школы КИМ, где сейчас ме-дицинское училище, бежит женщина в домашнем халате и босиком. Волосы развиваются. Прохожие шарахаются.
   За ней мужик с топором.
От страха машина остановилась. Евгений дает мне подза-тыльник, заводи, мол. И спрашивает:
   -Хорошо водишь?
   -Отлично, - говорю, - два года за «баранкой».
   -Тогда дуй по тротуару. Твоя задача: поравняться с ним на средней скорости. И не задави ни кого.
   -Нет проблем, - отвечаю. Газанул. Догоняю. Евгений берется за дверную ручку, изо всех сил упирается в дверь ногой (ножищей!) и как только поравнялись с этим мужиком, он поворачивает ручку. Машина идет на скорости, дверь
распахивается и поддает этому товарищу сзади. Тот, как держал топор над головой, так и полетел с ним.
   Он летел метров шесть до ближайшего дерева. Топор воткнулся в ствол. Мужик тоже. Топор остался в дереве. Мужик лег на землю.
   Мы выскакиваем, переворачиваем «убивца», шлепаем по щекам. Тут подбегает босоногая дама. Вцепляется Евгению в волосы, царапает ногтями лицо и вопит, что есть мочи: «За что Федю убили, сволочи, менты поганые!»
   О том, что Федя её чуть не «тюкнул», уже забыла. Отходчиво женское сердце.
   Тем временем Федя начинает шевелиться. Конечно, пьяный «в усмерть». Мы его отвезли. Всё обошлось. Такая она, благодарность человеческая…

На этой фотографии я вместе с моим однокашником Сергеем Васильевичем Самсоновым. Я редко встречал че-ловека, так упорно реализовывавшего свою мечту. Мы по-знакомились с Сергеем во втором классе школы № 4, ко-торая находилась где сейчас медицинский колледж. Мы сидели на одной парте.
Сергей с детства мечтал сталь летчиком.
   После школы он меня уговорил, и мы поступали в Ря-занское высшее воздушно-десантное училище. Но не судьба была. Он еще раз поступал в летное училище, не прошел по здоровью. После службы в армии мы работали в милиции.
   Потом вместе учились в Каунасской школе милиции, где и сделан этот снимок, служили в уголовном розыске, сидели в одном кабинете, закончили академию МВД.
Он был очень чистый, добрый, обстоятельный человек. А когда мы вышли на пенсию, он, будучи предпринимателем, преуспел, и тут ему помог господин случай. Хотя все эти «случайности», прежде всего, зависят от нас.
   В одном из своих путешествий он встретил бывшего летчика, которого комиссовали, и который не мог жить без неба.
   Правдами и неправдами Самсонов перетащил этого лет-чика в Сергиев Посад, трудоустроил, и вместе  с ним (и я помогал им), арендовал поле и построил аэродром. Купил первые авиетки.
   Я помню первый раз, когда мы взлетели в небо на этом «корыте с крыльями». «Корыте» - потому, что это были такие маленькие амфибии, приземлявшиеся в снег на брюхо. Столько эмоций!..
   Потом он долго копил деньги, купил старый «кукуруз-ник», приглашал специалистов, разобрал, перебрал, год собирали этот самолет, потом год его регистрировали.    Потом он начал на нем летать. Он хотел сделать Сергиев Посад одной из «точек», на которой приземляется малая авиация, облетающая с туристами Золотое кольцо. У него была школа, в которой подростки учились любить небо.
   Сейчас к этому относятся не так, как раньше. Моя бабушка в тридцатых годах прыгала с парашютом! А кто сейчас может похвастаться членством в авиаклубе ДОСААФ?  Самсонов пытался этот дух возродить.
   Его уже нет на свете, но когда в небе пролетает са-молет, я смотрю и думаю: «Сергей Васильевич, ты ли это, или кто-то из твоих мальчишек или девчонок сидит за штурвалом …»

БОЖЬЯ КАРА 
Когда лет тридцать с лишним назад после Каунасской школы милиции я пришел молодым лейтенантом в Загорский угрозыск, определили меня на участок, примыкающий к Вокзалу, улице Болотной и железнодорожным путям. На стажировку к опытному оперативнику Яриеву Владимиру Нуриевичу.
   Настоящий был «опер». Такой умница, весельчак, а главное, как и многие розыскники, он был талантливым актером. Просто изумительным лицедеем.   
   Когда я пришел к Яриеву «в ученики», выделили мне место в его кабинете. Маленьком. Полтора на полтора метра. Два стола, два человека: едва-едва…. И на второй день моей стажировки он приносит такую папочку: листок бумаги на резиновой подкладке. Купил, говорит, в Москве. «Блокнот журналиста», называется. Любым предметом, палочкой, чем хочешь, пиши - буквы пропечатываются. А когда листок поднимаешь, всё написанное исчезает.
   Я спрашиваю: «Зачем он нужен?» «Не знаю. Может, пригодиться».
   В тот же вечер мы делаем рейд и «прихватываем» одну пожилую даму, которая, как объяснил Владимир Нуриевич, занимается скупкой краденного. В особо крупных размерах. Её хорошо знали и наши, и вся местная братва, промышлявшая кражами и разбоями. Тут надо сказать, что «висело» у нас много нераскрытых преступлений, завя-занных на этой старушке, но никак не могли к ней по-добраться. И вот её взяли в очередной раз.
   Владимир Нуриевич проводит опрос, она ни в какую не признается. И тут пригодилось его актерское мастерство и блокнот, что купил в Москве.
   Идет допрос. Я сижу, наблюдаю. Он говорит:
   - Вера Васильевна (назовем её так), ты в бога веру-ешь?
   - Верую, сынок…
   - Тогда признайся, как на духу: скупаешь краденое?
   - Истинный бог, нет! - Озирает углы нашей комнатенки в поисках иконы. Крестится на плакат «Решения ХXV съезда КПСС в жизнь»: - Всеми святыми клянусь, ничего за мной нет.
   - Ну, ладно, - говорит  Яриев. - Все мы под богом ходим. Но давай-ка, мы всё это запишем. Что ты ничего не брала, что богом клянешься, как чистый голубь, си-зокрылый…
   И пишет в тот самый блокнот. Перечисляет всех мер-завцев: и этот к тебе не приходил, и тот ничего не приносил… и этого не брала, и сё не продавала.    За-канчивает: «пусть у меня ноги отсохнут, если я краденное скупала…»
   Записал. Просит её расписаться.
   - Я неграмотная, - говорит подозреваемая.
   - Ничего, - соглашается Яриев. - Можно крестик по-ставить. Для Него, - поднимает глаза. – Это даже лучше, чем обычная подпись.
   Ставит она крестик. Он придвигает к себе блокнот, незаметно так подсовывает под листок тонкую металличе-скую линейку, и как бы про себя изрекает: «Господи, как долго и уважительно мы с ней общаемся, а она врет в глаза и не только нам, но и тебе, Господи. Ну, сделай, что-нибудь, в конце концов…»
   Отжимает линейку. На бумаге написанные строчки мед-ленно исчезают….
Я смотрю на тётку: она бледнеет и падает без сознания.
   Мы ей - воды, приводим в чувство. Смотрит бедняжка на бумагу, а там только последние строчки, где она просит бога покарать её, если говорит неправду.
   Тётка опять сползает на пол. Выдыхает:
   - Господи, прости, разве я могла подумать… Всё рас-скажу, пишите.
   И потом несколько часов рассказывала обо всех, из-вестных ей кражах.

ФОТОРОБОТ
Такие были люди в нашем уголовном розыске.  Мы про-шли  специальные школы, где учили всему. Могли снять отпечаток ноги, оставленный на песке. Отпечатки пальцев с любого предмета. Наизусть знали Уголовный Кодекс. Разбуди меня ночью: процитирую любую статью, со всеми сносками и дополнениями.
   А главное, молодых стажеров прикрепляли к опытным старослужащим, которые обучали нас практике, тому, чему не учат в милицейской школе, знакомили с людьми, с улицей. Потому что «опер», как и участковый, должен знать людей идеально. Должна быть фотографическая па-мять.
   Несколько лет спустя, когда я уже был «опером» в микрорайоне Углич, работал с участковым Берсеньевым Александром Яковлевичем. Светлая ему память. Удиви-тельный участковый. Неторопливый, спокойный, душа–человек. Свое дело знал куда лучше многих. И людей хо-рошо знал. Лет за двадцать службы изучил едва не каждую семью в микрорайоне, кто - чем дышит, кто какие щи варит. Это специфика участковой работы.
   И вот происходит жестокое разбойное нападение. По-резали человека финкой. Свидетель мог только одно ска-зать, что нападавший похож на Фантомаса. Хороший фото-робот?
   Звоню Берсеньеву:
   - Яковлевич, тут у меня словесный портрет: «Похож на Фантомаса». И больше ничего.
   Он задумался: - Любопытный портрет.
И добавляет: - Проверь-ка такого-то. (Называет фамилию). Я его как ни встречу – вылитый Фантомас.
   Я доставляю «Фантомаса», делаю опознание – точно, он. Раскрыли преступление.    Нужна милиция, что бы там ни говорили. И как бы к ней не относились.

В нашей среде пользовались уважением такие профес-сионалы, как Яриев, Берсеньев. Но с пониманием мы от-носились и к своему противнику. Были среди них, конечно, дрянь-человеки, но были и вызывающие удивление. Даже некоторое уважение.
   Знал я в те времена одного авторитетного загорского вора. Назову его Александр. Он не был «вором в законе», но считался человеком очень влиятельным в своем кругу. Воспитал целую плеяду, не ворюг, а скажу так, воров с изюминкой. Были они все с какой-то бесшабашной, необычной воровской удалью.
   Недавно я оказался по делам в районном суде, и встретил этого «авторитета». Не в качестве подозревае-мого или обвиняемого. (Я его сажал три раза). А в ка-честве юриста, представляющего солидную фирму. Сейчас у Александра нормальная семья, дети, и всё хорошо. Не многие воры на такое способны.
   А случай, который вспомнился…

   ВЕРХОЛАЗЫ
   Александр в те времена интересовался антиквариатом.
   Будучи студентом-недоучкой двадцати лет от роду, он увлекся старинными изделиями и слыл в этом деле спе-циалистом. Поначалу занимался «фарцой», потом - иконами. Добывал их в разных местах, понятно, не всегда законно.
   Однажды его приятель, скажем, Володя, сообщил, что один из «руководителей» Лавры имеет дома коллекцию старинных икон: «пощипаем?»
   - Почему бы нет? – отвечает Александр.
   - Вот только живет он на девятом этаже. Девятиэтаж-ного дома.
   И Александр разрабатывает план, согласно которому он спускает на канате «подельника» с крыши на балкон, а когда тот, проникнув в квартиру и собрав антиквариат, выйдет обратно, Александр поднимет добычу, а затем напарника.
   Надо сказать, что Александр не пил, не курил и ак-тивно занимался не только сбором антиквариата, но и силовыми видами спорта. Красив, как Аполон, накачан, здоров.
   Они узнают, когда в Лавре служба, на которой непре-менно присутствуют все иерархи, включая обладателя икон, и отправляются на дело.
   Белым днем, типа – верхолазы, поднимаются на крышу.
   Но когда напарник спустился на балкон, то обнаружил, что у предусмотрительного батюшки на всех окнах и балконных дверях установлены решетки. На девятом этаже.
Не повезло. Бывает.
   Александр начинает поднимать своего «подельника». Но, то ли не рассчитал сил, то ли канат зацепился, словом, дело затягивается.
   Тем временем открывается дверь на соседнем, спаренном балконе, появляется мужик, и начинает на всю улицу кричать: «Воры! Воры лезут!» Вдобавок хватает лыжу, и давай колотить висящего между соседним балконом и крышей воришку.
   Володя грохается на балкон и тут же шепчет мужику:
   - Чего орешь? Я по-тихому хотел. Тут Наташка живет, полюбовница моя.
   Жену этого соседа звали Наталья. Вот так совпало. Поэтому тот разворачивается в квартиру и вопит: - На-ташка, тварь этакая! Вот ты чем занимаешься, пока я в разъездах…
   Из квартиры в ответ: сам, мол, такой. И начинается бурное выяснение семейных отношений с применением слов, не употребляемых в печати.
   А наш воришка с пустыми мешками перепрыгивает к ним на балкон, пробегает мимо конфликтующих супругов и вы-скакивает из квартиры.
   Такой была воровская молодежь из «воспитанников» Александра. И он сам прелюбопытнейшая была личность. О нем еще расскажу.